Заговоренные клады и кладоискатели. Предания старины и новины заговоренные

Для оберега стоят вокруг пруда закланные вербы, и под ними захоронены были холерные люди. Кто срубит первую вербу — у того нога отвалится, вторую — рука отнимется.

Прошло уже три заповедных срока, и клад либо в прах рассыпался, либо провалился в преисподнюю чертям на у крашение. А плита железная падет купцу на грудь, и будет жечь адским οгнем.

Умрет клад — и станет то место навечно проклятым.

КЛАД ПРО ЗАКЛАД

А есть еще клад, кладут его о заклад. Такой клад редкость, от причуды.

Жид на Иртыше такой мужичишка, так себе, завалящий. В общем, драный лоскут. Ходил криво, глядел слезливо, один глаз — на Кавказ, а другой — на улицу. Днем он — человек пришибленный, жалкий, зато ночью — другой: плечи распрямлялись, глаза — зраки, огонь в них мечется. Вывернет шубу шерстью наружу, при клест черную бороду наместо рыжей бороденки, возьмет в руки топор и идет в лес на дорогу. Ночь темней — вору прибыльней. Встанет посреди дороги, как свистнет разбойным свистом — птицы валятся с деревьев. Ударит коренника топором промеж ушей — тот с копыт долой. Тут и оторопному ездоку — конец.

Люди догадывались, что нехорошим делом промышляет мужик, и дали ему соответствующее прозвище — Господи помилуй.

Так вот, этот Господи помилуй выкопал в темной уреме подземелье тайное и складывал туда золото и серебро. Спустится туда с черной чертовой свечой, сядет напротив окованных железом сундуков с сокровищами, и душа его тяжелеет от всяких мечтаний: вот придет он к китайскому императору, отдаст ему ключи от золота, а китайский император сделает его, простого мужика, китайским визирем (такой чин дал он китайскому мандарину) и даст ему в жены пятьсот самых красивых китаянок, а красивых славянок он, мужик, сам накупит себе на базаре. И будет он, кого зовут Господи помилуй, ходить в эполетах: на левой эполете — Будда, на правой — Николай Угодник.

Известно, не та мечта, что мысли плавит, а та — что душою правит. Из мечты, когда она дальняя, как из улья пчелы, всякая кикимора выводится.

И стали оттого являться мужику в яви и в телесной наличности черти и совсем не матерые, а вовсе мелюзговые. И все с каким-либо изъяном: кто криворотый, кто с пришлепнутым под хвост носом, а кто с оторванным хвостом. И все черти — китайчата. И славный китайчонок заключил с разбойником рукописание про клад под заклад: мужик им — свой клад, а они делают его китайским мандарином. И для этого случая были подобраны заповедные слова: сигамиска ига чес, что в переводе значит — одна миска пять рублей.

Скрепил разбойник рукописание кровью своей из пальца, а по неграмотности не прочел, что там китайчата накалякали. А там было обманно прописано, что берется Господи помилуй быть при своем золоте в вечной охране в виде китайской статуэтки богдыхана и что клад открывается на такое действо: нужно три раза чихнуть и три раза плюнуть на китайского богдыхана, стоящего в миске у входа в подземелье, а потом произнести «сига миска — ига чес». И тогда богдыханчик железный размякнет, покроется кожей и волосом и подскочите миски живым мужичком и потребует пять рублей на выпивку. Это означало, что клад хоронится под заклад пяти рублей, а душа его закланная поступает в полную собственность чертям.

Охотник Яков Фомич, который поведал мне всю эту историю, приобщил к ней и свое соображение.

— На том свете придурки идут на окурки, дурни — в урне, дурошлепы в холопы, а наш дурак в дырку — чертям на подтирку. Такова, значит, у него душа, ни на что не годная.

Вот и жил, оборотясь в богдыханчика, Господи помилуй в миске, пока один сметливый человек не распознал про этот заклад. Нашел вход в подземелье, все сделал, как надо: плюнул на макушку статуэтки, три раза чихнул, заветные слова произнес, а богдыханчик вместо того, чтобы сняться с места, как харкнет ему в лицо железными опилками. Затмило глаза кладоискателю болью и истомою. Очнулся он на кладбище, держится за железную звезду на могиле, а у ног жаба квакает. Как схватился бежать неудачник со всех ног с того места. Бежит он, волосы дыбом, как плавник рыбам. Люди кричат:

— Что с тобой, Михайло? Сколько раз обежал вокруг своей избы, и все в неугомон. А кочерыжку-то в руках зачем держишь?

— Люди, где я? — орет Михайло.

— Дома ты, дома, — отвечают.

— Зачумленный я разумом, — говорит им этот Михайло. — Был близ клада, в миску плевал, на кладбище бывал, а вот теперь бегу дураком.

— Кладу, знать, срок не вышел, — определили знающие люди. — А как ты хотел кладом распоряжаться?

— В город уехать, большой дом купить.

— Душа кладина в деньги складена и нуждается в откупе. Сначала у стражи клада откупиться надо, а потом подаяньем нищим да несчастным — за загубленную душу хозяина клада чтоб молились — воздать.

— У меня и помыслов-то таких не было.

— То-то и оно. Клад этот, видно, закладной и урочный. А когда явится или сам на себя наведет — неизвестно: рыбка плавает по дну, хрен поймаешь хоть одну.