Заговорщик

– Шестнадцать весел с борта, – вслух прикинул Андрей. – Больше двух гребцов на каждое там не поместится. Значит, шестьдесят четыре человека.

– Токмо они каторжники, княже, – почему-то шепотом сообщил Сарамзан. – За султана драться не станут. Бойцов же, беглые сказывали, на галерах завсегда вдвое меньше. Коли особо для перевозки янычар не сажают. Тоды и сотню могут набить.

– Будем считать, тридцать рыл, включая пушкарей. Совсем не смертельно… – пробормотал Зверев. – На абордаж взять – так парой стругов обойтись можно.

– Рази они подпустят на абордаж-то? – вздохнул атаман. – Издалека ядрами садят. А вблизи еще и жребием вдарить успеют. Потопнем все…

– Не верю своим ушам, Саразман! – повернулся к атаману Андрей. – Казак – и вдруг смерти боится?

– Христианину тонуть не с руки, княже. Негожая смерть. Утопленников, знамо, не отпевают. И на кладбище к православным не кладут. Нехорошо.

– Раз так, – решил Зверев, – то и не станем. Тонуть, в смысле. Галеры тут всегда стоят, али наплывами?

– Завсегда, Андрей Васильевич. То есть, летом завсегда, как лед сойдет. Ныне уж, мыслю, уйдут. Встал ведь Дон-то. Теперь месяца два им опасаться нечего. Да и лиман скоро прихватит.

– А по льду в Крым пройти?

– Отсюда никак, княже. У гирла вода застынет, да дальше, в море, не замерзает вовсе. Ну, а до Перекопа идти… Там у крепости стража. По пути – кочевья. Во всех воины зимуют.

– Понял, понял, – кивнул Зверев. – Поехали обратно, коли так. Тут подумать надобно, наскоком этот орешек не расколоть. Подумать, посмотреть. По тому берегу походить, в устье. Авось, отгадка и сложится.

Этой зимой и Андрею, и атаману пришлось изрядно попутешествовать. Вернувшись в острог и узнав, что там нет кузнеца, князь помчался в Царицын – заказал у мастера, что работал при крепости, шесть десятков двушипных крюков по своему рисунку. Опосля, пользуясь окрепшим льдом, перешел Дон, спустился к устью и долго бродил по протокам среди зарослей тростника. Получалось, что большинство из них для прохода стругов годились – вот только распахнуть весла вширь можно было лишь на Мертвом Донце и еще в паре ериков, на остальных пришлось бы толкаться от дна. Вернувшись и отдохнув – если так можно было назвать шестидневный запой, – Зверев снова поднялся в седло и вдоль волока помчался к кузнецу. Вернулся с заказом, поднял атамана в стремя, вместе с ним и десятком холопов, от греха переодетых в татар, отправился за Азов и две недели бродил по побережью, пока не нашел небольшой лесок за Бейсугским лиманом:

– Смотри, Саразман, как тебе это место?

– Плохое, княже. Болото кругом. Вон, все кустами заросло. А больше и нет ничего. Где снег ровный, там и вовсе, мыслю, топь. Комары тут и мухи летом, вусмерть загрызут.

– Вусмерть, не вусмерть, а обоз твои казаки сюда смогут провести? Летом как раз и нужен.

– Не получится, Андрей Васильевич. Татары кругом. Перехватят.

– А если на лошадях? Вьючный караван проведете?

– Коли без повозок тяжелых, то попробовать можно. Их, коли вдруг заметят, хоть вскачь можно пустить. Но ручаться не стану. Татары… Тревога поднимется – тут враз сотен пять соберется.

– Не соберется, – покачал головой князь. – Есть у меня предчувствие, что им будет не до того… Хорошее тут болото. От Азова не видно, с галер тоже. Вон, мыс какой выпирает. Со степи тоже. Верст десять густых кустов да топких плешей. Схрон в таких местах делать сподручно. Боюсь, его, родимого, строить и придется.

– Зачем он нам, княже, за полтораста верст от дома?

– Потом расскажу. Если «срастется». Прикину еще кое-какие мыслишки… Авось, и выйдет.

– Загадки у тебя все, княже, загадки…

– Боюсь сглазить. Место запомнил, атаман? Тогда возвращаемся.

Они скакали назад по степи, уже похожей на мелко заштрихованную бумагу. Каждое утро теплое весеннее солнышко пробивало в насте талые норки, которые постепенно сливались в полоски, и каждую ночь зима отбивала атаки, прихватывая землю. Но вновь приходил рассвет – и холод отступал, оседал вниз вместе со снежными сугробами. Март еще не перевалил за середину – а здесь, на юге, вовсю наступала весна. Скоро потекут настоящие ручьи, сольются в протоки, скатятся в реки – и разольется половодье. Время, когда мир превращается в острова, и в отрезанных от соседей, от друзей и от врагов крепостях остаются только два развлечения: пиво и вино.

При мысли об этом князю Сакульскому становилось жутковато.

Но все оказалось не так страшно. В веселый праздник первого апреля – о котором здесь, впрочем, никто еще не подозревал, – случилось знаменательное событие: в остроге закончилось хмельное. То есть – абсолютно, целиком и полностью. Все запасы оказались истощены. Если Андрей правильно понял порядок казачьей жизни, то это означало, что у них наступал «сухой закон» самое меньшее на полгода: до тех самых пор, пока вернувшиеся после набегов православные воины не съездят в ближайшие селения и не сменяют зипуны на свежесваренное пиво или южное яблочно-вишневое вино.