«На протяжении всего периода (а происходит это летом семьдесят четвертого года) продолжается большая игра двух искусных партнеров — седовласого императора и молодых офицеров из Дерга. Со стороны офицеров — это охватывающий маневр, они стремятся окружить старого монарха в его собственном дворце-логове. А со стороны императора? У него — более тонкий план, но подождем: минуту спустя мы поймем его замысел. А остальные лица? Другие участники этой удивительной и драматической игры вовлечены в нее бегом событий, они немногое понимают из того, что происходит. Беспомощные, перепуганные сановники и фавориты мечутся по коридорам дворца. Вспомним, что дворец был прибежищем посредственностей, средоточием бездарностей, а такие в кризисные моменты всегда теряют голову, жаждут только спасти свою шкуру.
Посредственности в такие минуты крайне опасны, ибо, чувствуя угрозу, они становятся беспощад-ними. Они ослеплены страхом и ненавистью, а к действиям их побуждают самые низменные инстинкты — подлость, крайний эгоизм, опасение потерять привилегии, подвергнуться осуждению. Диалог с этими людьми невозможен и бесполезен. Вот против этих обитателей дворца выступила группа молодых офицеров — смышленых, интеллигентных людей, достойных и горячих патриотов, которые понимали, насколько страшны положение Эфиопии, тупость и бессилие элиты, видели коррупцию и демократию, нищету и унизительную зависимость страны от более могущественных держав. Будучи сами частью императорской армии, они принадлежали к нижним слоям этой элиты, они пользовались благами, поэтому на борьбу их толкала не нищета, которая их непосредственно не коснулась, но укоры совести и чувство моральной ответственности. Они были вооружены и хотели использовать оружие с максимальным успехом.
Подпольная группа зародилась в штабе Четвертой дивизии, ее казармы были расположены в предместьях Аддис-Абебы — впрочем, достаточно близко от императорского дворца. Долгое время заговорщики функционировали в условиях глубочайшей конспирации — даже ничтожная, содержащая лишь намек утечка информации могла вызвать репрессии и казни. Постепенно в подпольную деятельность оказались вовлеченными другие гарнизоны, а позже и полицейские силы. Событием, ускорившим конфронтацию армии с дворцом, была голодная трагедия в северных провинциях страны. Причиной массовой гибели от голода у нас принято считать периодически наступающую засуху и — как следствие — неурожай. Эту точку зрения отстаивали представители государственной элиты подверженных голоду стран. Такое мнение ошибочно. Чаще всего к голоду приводит несправедливое или неверное распределение национальных ресурсов и богатств. В Эфиопии имелись немалые зерновые запасы, но богачи их припрятали, а затем выбросили на рынок по удвоенным ценам, недоступным для крестьянина и городской бедноты. Известны цифры: сотни тысяч человек погибли рядом с доверху наполненными зернохранилищами. Многих еще живых людей-скелетов по приказу местных нотаблей добивала полиция. Это положение — торжество вопиющего зла, неслыханной абсурдности — явилось сигналом для выступления офицеров-заговорщиков.
К мятежу поочередно примкнули все дивизии, а ведь именно армия служила оплотом императорской власти. После непродолжительного шока, растерянности и колебания император Хайле Селассие отдает себе отчет в том, что теряет важнейшее орудие своего владычества. Первоначально пребывавшая в подполье и никому неведомая группа Дерг действовала вслепую, она и сама не представляла, какое количество военнослужащих ее поддержит. Заговорщикам приходилось соблюдать осторожность. Их поддерживали рабочие и студенты — это существенный момент, но большинство генералов и высших офицеров были против заговорщиков, и генералитет продолжал командовать, отдавать приказы. Шаг за шагом — вот тактика этой революции, продиктованная сложившейся ситуацией. Если бы заговорщики выступили открыто и сразу, дезориентированная часть армии, не понимая, о чем идет речь, могла не только не поддержать, но и ликвидировать их. Повторилась бы драма шестидесятого года, когда военные перестреляли друг друга, благодаря чему дворец просуществовал еще тринадцать лет. Впрочем, в самой организации Дерг не было единства: да, все сходятся на том, чтобы ликвидировать дворец, жаждут сменить анахроничную, изжившую себя, беспомощно прозябающую систему, но продолжались споры, как поступить с императором.
Император сотворил вокруг себя легенду, сила и жизнеспособность которой не поддаются проверке. Легенду о личности, пользовавшейся любовью и уважением во всем мире. Вдобавок он считался главой церкви. Избранником Бога, властителем душ. Поднять на него руку? Это всегда кончалось анафемой и виселицей.