Заговоры; Опыт исследования происхождения и развития заговорных формул

По его мнению, это непонятная и искаженная мерзебурская формула. Мне кажется, что Эберман ошибся. Приведенный здесь заговор, по моему, отнюдь не является искажением мерзебургской формулы. Напротив, он дает ключ к пониманию того пути, каким создалась ама мерзебургская формула. Мне кажется, Эберман потому счел ее искажением, что он неправильно понял, о каких тут жилах и костях идет речь. Когда читаешь мерзебургский заговор, там это кажется вполне понятным. Когда там говорится: "кость к кости, жила к жиле", то естественно, что представляешь себе дело так: при свихе кости и жилы разошлись, и вот их теперь составляют - кость к кости, жила к жиле. Когда подобное понимание приложишь к немецкому четверостишью, тог действительно получается бессмыслиц . Но дело обстоит несколько иначе. Сопоставим несколько данных, имеющих отношение к разбираемому мотиву. К сожалению, мне удалось найти их очень немного. Начнем с четверостишья. Чем оно отличается от мерзебургской формулы? Главным образом тем, что в его вставлено слово Streich'.Для Эбермана это слово спутало всю формулу. Мне, напротив, дает ключ к ее пониманию. оно важно тем, что дает указание на действие. Правда, действие как будто бессмысленное. Но оно бессмысленно только при том представлении о формуле, какое у нас создалось благодаря мерзебургскому заговору. Допустим, что раньше мы не знали той формулировки. Допустим, что мы прямо встретились с немецким четверостишием. Было бы тогда для нас трение жилы о жилу и т. д. бессмысленным? Нет, но было бы только непонятно. Мы бы спросили: какую жилу трут о какую, какую кость о какую? Вот и постараемся разрешить этот вопрос. Есть заговор от свиха *127, читая который, знахарь должен сложить пальцы рук, вложивши одни между другими, и держать и таким образом на больном месте. В заговоре говорится: "кость к кости прилагается, кровь к крови приливает..." Что при этом обряде получается? А получается то, что мясо ложится к мясу, сустав к суставу и т. д. В Германии знахарка лечит заочно перелом ноги. Для этого, она связывает вместе две ножки скамейки *128. Во Франции знахарь, когда лечит от свиха, прикладывает свою голую ногу к ноге больного, говоря: ante, ante, super ante, antete *129. Или делает крест большим пальцем ноги *130. Бессмыслен ая фраза - абракадабра - применяется в самых разнообразных случаях и специального отношения к свиху не имеет. Но прикосновение здоровой ноги знахаря к больной имеет важное значение. В этом именно действии и заключается лечение. Мы пришли к хорошо изв стному симпатическому приему лечения. Перед нами обряд, передающий желательное свойство от предмета, обладающего им, предмету нуждающемуся. Желательно, чтобы в свихнутой ноге кость и жилы стали на свое место, и вот знахарь прикладывает к ней свою здо овую ногу, в какой все члены на месте. Точно так же, мы видели, холодную мертвую руку прикладывают к воспаленной. Когда корова лишится молока, то, чтобы вернуть его, дают кусок хлеба молочной корове, а когда она начнет его жевать, отнимают у нее и от ают больной. И больная корова будет так же хорошо доиться *131. От неплодия пьют молоко женщины, родившей первого ребенка *132. Медведь прикосновением лапы передает свою силу больному. Если подобная передача возможна, то тем более возможно исцеление вихнутой ноги прикосновением ноги знахаря. Целебная сила приписывается не только знахарю, но и всему, что так или иначе с ним связано, исходит от него *134. Поэтому и прикосновение здоровой его ноги к больной исцелит больную. Выше был приведен заочны способ лечения свиха. Теперь и он понятен. Связывая две ножки скамьи, знахарка изображает соединение двух ног, которого нельзя произвести за отсутствием пациента. Не указывает ли на предполагаемый прием лечения следующий, очень странный и, вероятно, сильно искаженный заговор: "Перелом к перелому, глаз к глазу, зуб к зубу, рука к руке, нога к ноге, жизнь к жизни" *135! Можно теперь ответить и на вопрос, про какие жилы и кости говорит немецкое четверостишие. Трется здоровый сустав о поврежденный. Применение формулы к лечению ран заставило упоминать еще и кровь. Теперь будто бы изуродованный заговор вполне понятен. К гда действие, трение здорового члена о поврежденный, забылось, то под костями и жилами стали подразумевать не члены разных лиц, а кости и жилы свихнутого члена. Эпическая часть - нарост позднейший. Проследить, как она развивалась из первоначальной фо мулы, нет никакой возможности. Очевидно, уже много более тысячелетия прошло с тех пор, как совершился этот процесс. Дошедшие до нас заговоры почти все эпические, но часто переродились уже до полной неузнаваемости. Только после сличения целого ряда заговоров иногда можно открыть, что такой-то заговор принадлежит к мерзебургскому мотиву. Особенно много таких редакций в сборнике Романова. Над русскими редакциями этого мотива можно произвести работу не менее интересную, чем сделал Эберман над западно европейскими. Но это не входит в мою задачу. Моя цель только указать возможный источник мотива. Мерзебургский заговор интересовал кроме Буслаева и других русских исследователей. Приведу мнение Зелинского. Он, не соглашаясь с Веселовским, высказавшим мысль, что рассказ о поездке богов, содержащийся в мерзебургском заговоре, воспроизводит какую-нибудь подробность из немецкой мифологии, говорит: "Предположим для простоты, что существовал рассказ о поездке богов в лес, но без дальнейших подробностей. Случилось человеку, знавшему этот рассказ, поехать самому, и конь его вывихнул ногу. Размышляя том, как бы пособить горю, человеку вспомнилась поездка в лес богов, и пришло в мысль: "Что, если бы у бога захромал конь? Конечно, боги заговорили бы вывих. Бальдер и другие боги, пожалуй, не заговорили бы, а Водан заговорил бы: и пришлась бы кость к кости, кровь к крови, сустав к суставу". Вот и готово явление для сравнения в заговоре, и мог бы получиться заговор: "Как Водан заговорил бы вывих и т. д. так я заговариваю", или в том виде, в каком известен на самом деле" *135. После всего вышеска анного такое объяснение происхождения мерзебургского мотива ни в коем случае принято быть не может. Кроме того "для простоты" Зелинский извратил самую форму мотива.