Заградотряд

То, что они увидели дальше, ужаснуло их не меньше того, через что они прошли там, позади, в овраге. Кругом лежали мёртвые тела. Многие обгорели, так что принадлежность их можно было понять только по стальным шлемам и оружию, лежавшему рядом. У других не было ни оружия, ни шлемов, ни одежды. Как будто пришли они сюда нагишом. Многие лежали в воронках и придорожном кювете. Они закрывали обугленными ладонями головы. В позах – ужас и обречённость.

– Вроде и ран нет, а мёртвые, – сказал один боец другому, нагнувшись и рассматривая тело, едва прикрытое истлевшими лохмотьями.

– Снаряды такие, – ответил ему тот. – Кислород выжигают. Всё живое мгновенно губят.

– Страшные снаряды.

– Так им и надо!

– А что как и они нас такими долбить начнут?

– У них таких нет.

– Откуда ты знаешь?

– Лейтенант говорил.

Дошли до середины деревни. Здесь догорала баня. Других пожаров не было. Баня стояла за дорогой, внизу, почти в самом болоте, и к ней вела тропинка из ольховых колотых плашек. Тропинка была выложена старательной и хозяйственной рукой. Да и баня, видать, была свежей. Жалко. Сгорела. Снаряд упал дальше. Там дымилась огромная воронка. Горело старое дерево. Липа или ольха.

Ближе к переезду горело много техники. Тут побило и лошадей. Снаряды здесь ложились густо. Воронки перехватывали одна другую, и пойма возле переправы походила больше на заброшенный песчаный карьер. И всюду растерзанные тела лошадей и людей, обрывки кровавой одежды на изрубленных деревьях, искорёженное железо, от которого ещё исходил жар и запах преисподней.

Полугусеничный бронетранспортёр с разбитой моторной частью и вырванным передним мостом чадил по ту сторону Боровны на пригорке. Он был развёрнул на запад. Возле пулемёта застыл обгорелый пулемётчик. Он словно ждал команды: «Огонь!», напряжённо упершись плечом в бронещиток.

«Значит, часть немцев всё же пыталась уйти из-под огня и, возможно, кто-то ушёл», – разглядывая в бинокль результаты налёта дивизиона гвардейских миномётов, думал Мотовилов. После доклада старшины Звягина картина произошедшего стала ещё более ясной. Уцелевшие сгруппировались на северо-восточном крыле Малеева, переждали налёт и, взяв с собой раненых, решили выйти из зоны огня. Пошли оврагом, считая, что так безопаснее. Но именно там, в овраге, наскочили на второй взвод. Звягин встретил их гранатами и пулемётным огнём. Но в рукопашной второй взвод потерял треть своего состава.

Первую траншею Мотовилов приказал всё же не занимать. Слишком уязвимой здесь была позиция. Слишком просматривалась из-за Боровны и простреливалась вдоль и поперёк. Жаль было оставлять Малеево, где уцелело больше половины дворов и где можно было разместить на отдых бойцов, но непреложные законы войны заставляли его, командира подразделения, отвести роту на более надёжный и безопасный рубеж. Здесь, в поле, фланги его закрывали болота и враги. Дорогу простреливали орудия истребительно-противотанкового полка. При необходимости можно было отойти на третий рубеж, к Екатериновке. А потому, оставив в траншее на берегу Боровны охранение с пулемётом, Мотовилов отвёл роту в глубину поля.

К вечеру с разъезда пришло пополнение – взвод низкорослых, коренастых бойцов, одетых в телогрейки, под командованием сержанта. Бойцы с любопытством крутили по сторонам головами, поблёскивали чёрными узкими углями раскосых глаз, о чём-то переговаривались на непонятном языке. Командовал ими сержант. Ростом он значительно выделялся среди своих соплеменников. Сержант был таким же раскосым и скуластым, но по-русски говорил без акцента. Когда он увидел подходившего к строю старшего лейтенанта, сразу, по походке, догадался, что это командир, и подал команду: «Смирно!» Бойцы замерли, выровняв в плотной шеренге свои скуластые плоские лица.

Оказавшиеся рядом тульские односельчане – старшина Звягин и бронебойщик Колышкин – в изумлении стояли возле штакетника, позабыв о своих самокрутках, которые даром догорали в их чёрных от пороха и ружейной смазки пальцах.

– Ну и пополнение, – кивнул головой Колышкин, – пчёлами, что ль, покусанные?

– Нет, Вань, это нация такая. Монголы. Монголов пригнали. Помнишь, возчик в сельпе был, Николаем звали? Из таких же.

– Вот тебе их и дадут, в твоём взводе самые большие потери. Как на гармоне сыграть – твои, Никанорыч!

– Помилуй бог. Они ж русского языка не знают. Гыр-гыр… Слышишь, как разговаривают? Как ими командовать?

«В гриву-душу», – выругался про себя Мотовилов, поминая недобрым словом и командира полка, и штаб дивизии, и все вышестоящие штабы. Ну оставили бы их, этих, где-нибудь в тылу, при конюшнях или ещё где, а сюда бы обыкновенную маршевую прислали. А нет маршевой, так из госпиталя, выздоравливающих. Хоть бы человек двадцать пять…

– Это кто? – не дослушав доклад сержанта, выкрикнул Мотовилов. Внутри у него всё ходило ходуном, как на пружинах. Ни одна мысль не могла собраться и оформиться в законченную фразу. Такое с ним случалось только в бою, когда приходилось подниматься вместе с бойцами.