Заградотряд. «Велика Россия – а отступать некуда!»

Но в последние дни командование XII и XIII армейских корпусов, сделав частичную перегруппировку, готовило удар на Серпухов с целью овладеть этим узлом важнейших коммуникаций и выйти на московское шоссе. Одновременно 2-я танковая армия планировала рывок в обход Тулы на Каширу в том же Серпуховском направлении. Если операция пойдет успешно и получит развитие, сюда, в пробитую брешь, как в гигантскую трубу, устремятся все свободные и резервные части. Для усиления удара прибыла 19-я танковая дивизия. Танки уже стояли в Высокиничах и окрестных деревнях. Танкисты ожидали подвоза горючего и приказа идти вперед. «Бранденбуржцы» же должны были сделать свое дело: отыскать склады реактивных снарядов новых советских установок и уничтожить их, затем захватить ряд переправ и мостов. Словом, если не обеспечить, то существенно облегчить движение 19-й танковой дивизии на Москву наикратчайшим путем.

И вот группу, которую возглавил лейтенант фон Рентельн, постигла неудача. Их выследили, обложили со всех сторон и расстреливали снайперы. Все, кроме него и еще одного пулеметчика из вермахта, были уже мертвы. Они оказались расстрелянными в самые первые мгновения схватки. В сущности, схватки-то и не было. Был обыкновенный расстрел, и начался он так неожиданно, что вначале никто ничего не понял. Растерянность длилась меньше минуты. Но этого времени вполне хватило снайперам советов, чтобы расстрелять его группу. Уцелели пока только двое: он, фон Рентельн, и один из пулеметчиков. Андрэ с пробитым затылком лежал возле кострища. Пулеметчик, сжавшись, как загнанный зверь, сидел на корточках на дне оврага и пытался зарядить свой пистолет. У него что-то не получалось. Или просто не мог прийти в себя. Незачем их было брать с собой, подумал фон Рентельн, наблюдая за движениями рук пулеметчика. В нем, как приступ рвоты, колыхнулось чувство презрения к этому немцу. Кажется, родом он был из Бадена. Но в следующее мгновение он вдруг понял, что единственное, что он еще может сделать на земле и что ему потом зачтется, когда ляжет на чашу весов все доброе и злое, в чем он преуспел, так это спасти жизнь этому жалкому баденцу.

– Уходи! – крикнул он ему.

Тот встрепенулся, посмотрел на него, потом в глубину оврага.

Фон Рентельн понял его взгляд и снова крикнул:

– Не туда, сынок! Туда! – И указал к ручью, на восток, к Москве.

Все очень просто. Когда загоняют зверя и знают, где его логово, загнанного обычно перехватывают на наикратчайшем пути. Если баденец не дурак, он обойдет все посты и выйдет к своим. А впрочем, ему, русскому человеку, которому вот-вот перехватят горло, нет никакого дела до какого-то малодушного немца…

– Туда! Туда! – махнул ему рукой фон Рентельн и, уловив за оврагом в кустарнике движение, нажал на спуск.

Автомат отстрелял остаток обоймы, пять или шесть патронов. Средняя очередь. Фон Рентельн быстро поменял рожок, взвел затвор. Нет, он еще будет сражаться. И тем, кто сейчас обкладывал его, перемещаясь за кустарником и деревьями с целью сближения и верного выстрела, еще надо пережить его. Доказать свое превосходство. В том числе и в праве любить эту землю, этот лес, пахнущий родиной, и город, к которому ему, Эверту фон Рентельну, пришлось идти двадцать лет. Кто из них, стреляющих сейчас в него, как в дикого и чужого зверя, имеет большее право любить этот город?!

И когда с противоположной стороны оврага закричали по-немецки: «Солдат!» – и предложили бросить к ногам оружие, он вспыхнул такой яростью, что новая обойма в автомате опустела в несколько секунд.

Голос показался ему знакомым. Но это, как показалось ему, уже начинался бред. Если бы они закричали по-русски, он отреагировал бы спокойнее. Слова врага, и произнесенные по-русски, могли стать последними словами, обращенными к нему. В последнее время он мало говорил по-русски. Хотя сюда он стремился в том числе и затем, чтобы каждый день слышать родную речь и разговаривать с русскими людьми. Для общения с товарищами по роте вполне хватало немецкого. С Андрэ… С Андрэ он действительно порой разговаривал по-русски. Но немного. Перекидывался двумя-тремя фразами на заданную тему. Тренировки в рамках полигона, только и всего. Когда шли по занятым деревням и городам, по-русски он старался не говорить. Однажды, на окраине Смоленска, он окликнул женщину средних лет. Возможно, они были ровесниками и многое повидали в этой жизни.

– Вы – русский? – закричала она.

Он замолчал и сделал знак рукой: нет.

– Вы – русский! Будьте вы прокляты! Иуды! Иуды! Иуды!

Кто была эта женщина? Что довело ее до состояния безумия? Горе? Утрата близких? Зверства тех, кого она считала людьми?

Фон Рентельн снова перезарядил автомат и снова подумал: неужели все закончится здесь, в сыром болотистом овраге?