Загубленная добродетель

Когда мы прибыли в больницу, нас проводили в зону ожидания, где люди сидели, пока их близкие были в операционной. Энцо сидел на одном из неудобных голубых пластиковых стульев, положив руки на бедра и низко опустив голову. Рядом с ним сидела девушка, которую я принял за младшую сестру Сантино Фредерику. Она обхватила себя руками и смотрела на дверь, которая вела в операционные. Я неуверенно завис у входа. Мама направилась прямо к Энцо и села рядом с ним, положив руку ему на плечо. Он посмотрел вверх затуманенными глазами. Я решительно вздохнул и подошел к ним, затем опустился на свободный стул рядом с Фредерикой. Она была одета в одежду, которую должны были носить все послушницы, белую вуаль и черное платье. Она, должно быть, была на последних этапах, прежде чем принять свой последний обет. Я никогда не встречал ее, но из историй, которыми Сантино иногда делился, она казалась знакомой.

Она лишь мельком взглянула в мою сторону, но ее глаза были пустыми, смотрели сквозь меня. Я действовал импульсивно и взял ее за руку, сжимая ее. Было странно утешать монахиню, но я напомнила себе, что она такой же человек, как и я. Из другой ее руки выглядывал кусочек креста.

«Мне жаль», — тихо сказал я.

Она, наконец, посмотрела на меня. «За что?»

«Сантино там из-за меня, потому что он хотел защитить меня».

«Сантино живет ради своей работы, ради тебя». Последнюю часть она произнесла почти неслышно, и мое сердце сильно сжалось. Что я делал?

Дверь распахнулась, и вышел врач. Энцо сразу же встал и направился к мужчине. Остальные из нас следовали на несколько шагов позади.

«Он стабилен. Нам пришлось удалить его селезенку, и у него началось внутреннее кровотечение. Мы внимательно следим за ним».

Я вздохнул с облегчением. Мама с облегчением улыбнулась мне.

Энцо и Фредерика исчезли в коридоре, ведущем в комнату бодрствования. Я хотел пойти с ними, хотел быть там, когда Сантино проснется, но никто не знал о нашей связи, кроме Фредерики, возможно, если бы я не недооценил ее загадочные слова. Возможно, ее статус монахини позволил Сантино разделить нашу связь с ней, хотя он никогда не говорил по-доброму о ее цели стать монахиней.

Я не был уверен, что теперь делать. Мама тихо поговорила с врачом, вероятно, убедившись, что Сантино получил самое лучшее лечение. Наряд позаботился о своих.

Я так сильно хотел увидеть Сантино. Я не хотел уходить, не увидев его. Я не мог. Когда мама закончила разговаривать с врачом, она вернулась ко мне. Она сжала мое плечо. «С ним все будет в порядке».

Я тупо кивнул. Я не мог объяснить плохое чувство, которое у меня было.

«Давай, пойдем домой».

Я колебался. Мамины брови сошлись на переносице. «Мы ничего не можем сделать для него или его семьи прямо сейчас. Они на его стороне. Он нуждается в своих близких, это самое главное прямо сейчас».

Я чувствовал себя больным и виноватым. Сантино любил меня. Я знал это каждой клеточкой своего существа. И я любила его, но иногда любви было недостаточно. Иногда нам приходилось делать трудный выбор во благо кого-то другого.

Мы с мамой повернулись.

«Анна!» Звонила Фредерика.

Я повернулся к ней.

«Может быть, ты тоже должен быть там. Я знаю, как важно было охранять тебя для Сантино. Он знает тебя так давно».

Удивление пересекло мамино лицо, затем сменилось растроганным выражением. Мама кивнула, еще раз сжала мою руку, и я поспешил к Фредерике.

«Спасибо», — прошептала я.

«Я делаю это для Сантино, Анна. Я знаю, что вы с ним находитесь на очень разрушительном пути».

Я ничего не сказал, потому что что тут было сказать? Она сказала правду. И не имело значения, почему она позволила мне увидеть Сантино, только то, что она это сделала.

Когда я вошел в комнату Сантино, меня поразил писк машин и запах антисептика. Энцо сидел рядом с Сантино.

Я замерла, когда увидела Сантино. Он выглядел ужасно бледным. Два переливания потекли в его руки, и машины контролировали функции его организма. Его высокая фигура затмевала кровать, но в то же время он, казалось, исчезал в матрасе. Это был парадокс, который я сам не мог объяснить.

Я медленно подошел к кровати и коснулся его руки. Я не знал, что сказать, что делать.

Энцо посмотрел на меня, и стыд захлестнул меня. Он тоже знал. Молчаливое обвинение застыло в его глазах, и я знала, что это не потому, что Сантино получил пулю за меня.

«Я сожалею о том, что произошло».

«Но не сожалею о том, о чем ты должен сожалеть», — холодно сказал Энцо.

Я напрягся. Энцо всегда был добр ко мне, шутил и даже играл со мной, когда я был моложе. Тем не менее, его лояльность лежит на Сантино, как и должно быть.

«Папа, Сантино так же виноват, как и Анна. Он мог бы положить конец всему. Он взрослый человек, который должен нести ответственность за свои действия».

Энцо покачал головой, устало глядя на своего сына. «Нет. Его сердце не позволило бы ему».

Я отступила от кровати, подальше от Сантино. Он был прав.

«Мы не должны обсуждать это сейчас. Мы не знаем, как много Сантино может услышать», — предостерегла Фредерика.