Загубленная любовь

Она (мама), Джилли О'Салливан, умерла в квартире дома 104 по Кембридж-гарденс 2 декабря 1979 года; в 6 утра в воскресенье, 3 декабря, её обнаружила мёртвой в кровати Мэриен Мэй — так записано в протоколе. Власти, похоже, практически спустили на тормозах расследование обстоятельств её смерти — в деле необычайно мало официальных данных. Пол Уэйд, сотрудник коронерской службы, который проводил опознание тела моей мамы, а потом расследование, видно, ни на шаг не отклонялся от того, чтобы расценивать все обстоятельства её кончины как не вызывающие подозрений. В составленном им протоколе почему-то опущено, что Мэриен Мэй смогла попасть в её (мамину) квартиру в цокольном этаже, потому что входная дверь, ведущая прямо в помещение, была открыта. Пожалуй, излишне уточнять, что она (мама) терпеть не могла холода, и не в её привычках было оставлять в декабре входную дверь открытой. Это, и ещё то, что она была обнаружена в постели обнажённой, определённо даёт основания подозрения, что её смерть произошла при тёмных обстоятельствах. В ходе своего беглого расследования коронер Уэйд разговаривал только с двумя из её (маминых) подруг, но обе они, и Мэриен Мэй, и Неола Шотт, точно знали, что за три недели до смерти она прошла курс лечения от героиновой зависимости. Несмотря на это, коронер Уэйд предпочёл использовать мошенническое заявление мамы от 1975 года на вакансию социального работника в Вестбурнском проекте как убедительное доказательство того, что ко времени её смерти употребление наркотиков давно осталось для неё в прошлом. Большинство копов, работавших в западном Лондоне в конце семидесятых, узнали бы в первом рекомендателе, подписавшем этот документ, одну из главных фигур местной наркокультуры — да одно только имя Алекса Трокки должно было вызвать у коронера Уэйда подозрения насчёт того, было ли данное заявление правдивым. Как этот документ вообще попал в руки коронера Уэйда — об этом я могу только догадываться, но поскольку он не был возвращён её (маминым) родным, остаётся считать, что он не был обнаружен среди бумаг в квартире. Действительно — её (мамин) дневник, который даёт свидетельства тому, что она продолжала употреблять героин, был при ней, когда она умерла, тогда как большинство других её вещей на момент её смерти находились у родных и друзей. Предоставляю читателям сделать собственные выводы о том, почему коронер Уэйд оказался достаточно настойчив в поисках двусмысленного, фальшивого и устаревшего документа, который окончательно убедил его в том, что в последние годы перед смертью она (мама) не употребляла наркотики — в то время, как более свежим, доступным, но говорящим об обратном письменным свидетельствам значения придано не было. Одним из итогов расследования Уэйда было то, что не было проведено токсикологического анализа тканей её (маминого) тела, хотя на самом деле обстоятельства её смерти безусловно требовали такой экспертизы. Если б её сделали, результаты практически наверняка сильно повысили бы вероятность подробного дознания по факту её (маминой) смерти.