Загубленная любовь

После смерти Мишель мы с Джордано попытались устроить свою жизнь. Наш постоянный героиновый дурман прерывался время от времени упорными непрерывными ссорами, но мы оба знали, что живем не «потому что», а «вопреки». Такое положение дел не могло длиться вечно, и вот наступил тридцать первый день рождения Джордано. С марта 1970 года ему оставалось жить не более двух лет, если он не найдёт духовного спасения. Поскольку Мишель была теперь мертва, он считал делом чести до конца выполнить заключённое между ними соглашение. Именно в этих обстоятельствах мы сошлись на том, что ему надо немедленно ехать в Индию. У меня не было сомнений в том, что Джордано был любовью всей моей жизни — но не было и смысла пытаться удержать его возле себя — и не только потому, что нам надо было пожить раздельно, но и потому, что ему отчаянно нужно было найти знание, благодаря которому он мог бы продолжать жить. Мы провернули несколько дел, и вот Джордано готов был улетать из Хитроу. Я проводила его до аэропорта; это было в начале апреля 1970 года, спустя три недели после того, как ему исполнился тридцать один. Последовавшее затем время было испытанием для нас обоих. Джордано продал свой паспорт, раздал все вещи и почти без ничего, больной, много месяцев бродил по Гималаям, несколько раз на волосок от того, чтобы замёрзнуть насмерть. Я же хорошо одевалась и следила за собой — это поддерживало моё чувство собственного достоинства и подтверждало, что я по-прежнему способна делать неплохие деньги на мужчинах из более высокого класса. И всё же я постепенно отчаивалась и во многом махнула на себя рукой. Я совершала глупости, и одной из них был разрыв отношений с Алексом Трокки в 1971 году. Это было так: я покинула квартиру Алекса на Обсерватори Гарденс с большой партией герыча, которую он просил меня отвезти дилеру из Восточного Лондона. Как правило, такой работой занимался Гарретт, но по ряду причин, которые я узнала лишь спустя много лет, Гарретта в этот день здесь не было. Я должна была доставить эту мега-партию, а потом вернуться к Трокки и, как обычно, покрутиться среди рок-звёзд и их друзей-подружек из низшего класса. Однако до Восточного Лондона я не добралась — меня сцапали копы, когда я приближалась к спуску в метро на станцию Ноттинг-Хилл. Я расценила это как нечто гораздо худшее, чем просто невезение — потому что говорила Алексу, что поеду от Хай-Стрит-Кенсингтон, но он заявил, что мне лучше дойти до Ноттинг-Хилла, потому что по центральной линии я доберусь до Майл-Энда гораздо быстрее, и вообще, Гаррет всегда так ездил. Хотя бесчестные копы давно уже использовали Трокки и при этом относились к нему с презрением, я напрасно решила, что это он донёс на меня. Спустя годы, уже в 1975-ом, Гаррет рассказал мне, что подставил меня он, и с тех пор из-за этого чувствовал себя виноватым. Гаррет задолжал кое-какие серьёзные услуги полицейскому Леверу — этот известный своим садизмом коп высмотрел и его отдалённое соучастие в паре убийств, и, что не менее серьёзно, его практически центральную роль в очень крупной сделке по продаже наркотиков. Как только Гаррет признался мне в этом, я тут же принялась разыскивать Трокки, который был необычайно рад, что я позвонила, и мы снова стали близкими друзьями. Однако сейчас я хотела бы вернуться назад, к событиям 1971 года, когда я впервые лицом к лицу встретилась с Левером.

— Вот что, девушка, — презрительно заговорил Левер, удобно расположившись со мной в комнате допросов отделения полиции на Лэдброк-Гроув, — это ещё не значит, что у тебя крупные неприятности. Если ты поможешь мне, тогда и я тебе помогу.

— Как?

— Если будешь ласкова со мной и мила с моими друзьями, тогда в суде я опущу ряд деталей из твоего дела.

— Вы опустите доказательства?

— Это сделает Реджинальд, вот только сейчас он грязный, так что тебе придётся вылизать его дочиста, — при этих словах Левер расстегнул штаны и подставился мне.