Загубленная жизнь Евы Браун

Г-н Чемберлен подошел к окну на втором этаже и с радостной улыбкой обратился к народу.

«Дорогие друзья, — сказал он — тут ему пришлось прервать речь и подождать, пока утихнут крики восторга и его снова станет слышно. — Второй раз за нашу историю из Германии приходит «почетный мир». Я привез мир целому поколению».

Ничего подобного, хотя мюнхенская конференция, вероятно, отсрочила войну на год. Больше времени на перевооружение, на военную подготовку, на превращение юношей гитлерюгенда в отлично тренированных молодых солдат. Левой, левой, левой, левой!

Замыслы Гитлера созревали в чудовищный плод. К зиме 1938 года он уже был в Праге. На фотографии в альбоме Евы, снятой, видимо, ею самой и подписанной «Фюрер в Праге, зима 1938 г.», он обозревает город из окна, нацистская партия шла вперед… словно неудержимые полчища саранчи накрыли Германию черным саваном. Страна стояла на пороге ужасов Холокоста и Черных Событий.

Рождество 1938 года Еве не удалось провести с Гитлером в Бергхофе: он праздновал с толпой своих верных любимцев, старых партийных работников, в пивной Löwenbräukeller в Мюнхене. Впервые Ева принимала родителей и сестер у себя, в маленьком домике на Вассербургерштрассе. Это была своего рода победа. Но хотя она, скорее всего, знала, что Гитлер находится неподалеку, приглашать его на свое первое за долгие годы настоящее семейное Рождество было бы слишком, Фритц Браун бы этого не оценил.

Летом 1939 года Ева сбежала от нарастающей международной напряженности и бесконечных совещаний Гитлера с генералами вермахта в городок Портофино, очаровательный маленький порт на северо-западном побережье Италии близ Генуи. Искрящееся море и мягкий климат чудесным образом контрастировали с гнетущей жизнью на «Горе». Город изобиловал хорошими гостиницами, ресторанами, кафе и плавательными бассейнами. Как всегда, фотографии запечатлели привычные эпизоды: Фанни, Герта и Гретль дурачатся в гребной шлюпке, ныряют со скал, кидают монетки тощим оборванцам. (Кажется странным, что Герта оставила детей, ведь ее второй дочери Бригитте было всего пять месяцев. Приглашение Евы, очевидно, имело силу приказа.) В середине августа 1939 года, получив официальное приглашение на кинофестиваль, Ева отправилась в Венецию — только чтобы узнать, что должна немедленно вернуться домой. Скорее всего, она не понимала значения грядущих событий, но чувствовала, что надвигается буря, темная и зловещая. Она и представить себе не могла, как скоро эта буря разразится над ее головой и над головами миллионов беззащитных европейцев.

V. Годы войны

Глава 19 1939 — грядет война

В то время Ева не могла еще этого знать, но 1938–1939 годы (и первые месяцы 1940-го) были самые спокойные и счастливые ее годы с Гитлером. Он часто и подолгу бывал в Бергхофе, где даже его наиболее критически настроенные соратники уже безоговорочно приняли Еву в качестве его любовницы. Ее ревность и неуверенность поутихли, она больше не мучилась страхами, что Гитлер уйдет, поддавшись чарам другой женщины. Юнити Митфорд, похоже, потерпела поражение, хотя все еще околачивалась в Берлине с бестолковым и влюбленным видом. Фюрер любил общество красивых актрис и даже порой приглашал ту или иную на чаепитие в рейхсканцелярию, где мог и погладить охотно подставленную ручку, но эти свидания были мимолетными и платоническими. Ева смирилась с неизменным присутствием Магды Геббельс в их жизни, понимая, что самой ей никогда не достичь подобного ледяного величия, светской изысканности и острого ума. Кроме того, она знала, что пусть фюреру иногда и нужна эффектная спутница для официальных мероприятий, но в спальне он ищет отнюдь не интеллектуальных способностей. Наедине с ним она была Игривой молодой женщиной с упругим и соблазнительным телом, сознающей свой первостепенный долг — доставлять ему удовольствие. Дядя Алоис рассуждал: «Наверное, Гитлер считал Еву маленьким подарком, преподнесенным ему судьбой, небольшим довеском к своей беспокойной политической жизни». За последние шесть лет она научилась развлекать его и заботиться о нем так, как ему нравится: играть вместе с собаками, беспокоиться о его диете, уговаривать его побольше гулять, следить за тем, чтобы ее мюнхенские друзья постоянно приносили ему новости из шумного, суетливого города, где началось его восхождение. Иногда он ворчал, что не может больше передвигаться, как обычный горожанин: «Если бы вы только знали, как мне хочется пройтись по улицам одному, неузнанным! Мне хочется заходить в магазины и самому выбирать рождественские подарки или посидеть в кафе, посмотреть на людей. Но я не могу». Ева утешала его, говоря, что это оттого, что немецкий народ так беззаветно любит его.