Загубленная жизнь Евы Браун

Наступил апрель, но снегопад не прекращался. Наконец пришла весна, а с ней и вражеские самолеты, пролетающие прямо над Берхтесгаденом. Огромное бомбоубежище Гитлера, уходящее на двадцать пять ступеней в глубь скалы под Бергхофом, соединялось с главной гостиной и было оборудовано всем необходимым для фюрера и его свиты. Гитлер боялся бомбардировок и ждал нападения американцев со дня на день. Он постоянно пытался загнать людей, особенно Еву, в бетонное укрытие, хотя сам туда спускаться не желал. Но несмотря на его настырность, мало кто принимал мысль об атаке на Бергхоф всерьез. Прятались все неохотнее. Гостей будили чуть ли не каждую ночь и заставляли собираться в промозглых, похожих на пещеры подземных комнатах. Самолеты, нацеленные на Вену или Венгрию, пролетали мимо, не нанося вреда. Когда Хайни Хандшумахер погиб в Мюнхене, Ева наплевала на приказы Гитлера и, настояв на своем, поехала на его похороны с Гертой и Гретль. Вернулась она потрясенная увиденным в городе. Для нее, как и для большинства мюнхенцев, это было первое непосредственное столкновение со смертью, разрушением и настоящим страданием, и Ева пришла в ужас. Гитлер выслушал ее с мрачным выражением лица и поклялся отомстить союзникам.

И все же время от времени Бергхоф озаряло веселье. Траудль Юнге вспоминает вечер накануне пятьдесят пятого дня рождения Гитлера:

Мы все сидели вокруг камина, Гитлер — со своей любимицей Блонди. Он хвастался ее сообразительностью. Она выполнила несколько трюков, а затем продемонстрировала свой коронный номер. Гитлер сказал: «Блонди, пой!» и сам издал протяжное завывание. Собака подхватила на более высокой ноте, и чем больше Гитлер хвалил ее, тем лучше она пела. Иногда, когда у нее выходило слишком высоко, он говорил: «Ниже, Блонди, — пой, как Зара Леандер!» [популярная певица, известная своим глубоким контральто]. И тогда она испускала протяжный, томительный грудной вой, как волчица. Почти весь вечер только и говорили что о собаке, словно это был ее день рождения.

«В жизни не видел такой умной собаки, честное слово», — умилялся Гитлер.

Ровно в полночь двери распахнулись и вошла вереница слуг с тележками, уставленными бутылками шампанского и бокалами. Каждый выпил по бокалу шампанского, кроме Гитлера, который потягивал сладкое белое вино. Как только пробило двенадцать, мы чокнулись, и все закричали: «Всего наилучшего, мой фюрер!» или «С днем рождения, мой фюрер!». Кто-то произнес речь, говоря, что самое важное сейчас — чтобы фюрер сохранял здоровье и силу для немецкого народа. Позже люди стали стекаться со всего Бергхофа, чтобы поздравить его, и целые сутки спиртное лилось рекой…