Загубленная жизнь Евы Браун

Гретль, ее неразлучная тень на протяжении долгих лет, стала теперь замужней женщиной и уехала из Бергхофа, чтобы не расставаться с мужем. Ильзе в 1938 году вышла замуж за адвоката по фамилии Гофштеттер, с которым познакомилась в Берлине. Брак не сложился, и они развелись, но в 1944 году Ильзе снова вышла замуж и уехала жить в Бреслау[29]. Ева тосковала и беспокоилась, ненадолго утешаясь звонками любимого. О чем они могли говорить?

Не о войне, особенно когда она так скверно оборачивалась для Германии, а светских бесед Гитлер никогда не вел. Они обменивались успокаивающими, ласковыми банальностями: он убеждался, что она в безопасности, она справлялась о его здоровье — ночь за ночью тот же искусственный диалог. Она волновалась за него, он волновался за нее, но, чтобы сказать об этом, много времени не требуется. Без сомнения, она говорила, что любит его и скучает по нему.

Больше всего Ева жаждала его присутствия, но когда он находился далеко, ей нужен был кто-то, кто утешал и развлекал бы ее, восхищался ее платьями и прической, сопровождал ее в долгих ежедневных прогулках по окрестностям Бергхофа. Союзник, которому можно пожаловаться на язвительных матрон, рассказать о кознях Бормана, признаться в недоверии к доктору Мореллю и его вечным пилюлям. Конечно, у Евы все еще были любимые собачки, черные скотчтерьеры Штази и Негус. Они десять лет следовали за ней по пятам, выдерживали с ней утомительные походы по горным тропинкам и лаяли на ее портниху фрейлейн Хайзе, когда та приезжала из Берлина с новыми платьями. Но тогда как хозяйка могла говорить и говорила с собаками, они не умели отвечать ей. Круглые сутки находясь под наблюдением, подчинив свою жизнь капризам и приказам человека, скрывающего ее существование от внешнего мира и в то же время следящего за каждым ее движением, Ева понимала, что мало кому может доверять. Герта и ее маленькие дочки гостили в своей небольшой квартире по соседству. Большую часть лета они провели, гуляя по горам, купаясь в озере и наслаждаясь куда лучшей едой, чем продуктовые пайки в Мюнхене, но в любой момент муж Герты Эрвин мог получить увольнительную, и она тут же понеслась бы к нему. К тому же в основном она была занята детьми, и Ева снова оказывалась на втором месте.

Тут-то она и вспомнила о молодой кузине, которой помогла осознать свое женское начало в июле 1940 года, когда шестнадцатилетняя Гертрауд Винклер, единственная дочь сестры Фанни Паулы, провела часть летних каникул с ней и Гретль в домике на Вассербургерштрассе. Тогда война не продолжалась еще и года, на Мюнхен еще не сыпались бомбы, тетры и кинотеатры были открыты (для всех, кроме евреев), и в целом настроение царило приподнятое. К июлю 1944 года все изменилось, но Гертрауд вполне могла вырасти, стать умной, живой молодой женщиной, которая поделилась бы с Евой новостями о семье и внешнем мире. А Ева в ответ могла бы наставлять свою простушку-кузину, учить ее всяким тонкостям в нарядах и косметике, превратить ее в элегантную даму. Из нее вышла бы идеальная компаньонка.

Гертрауд Вейскер, урожденной Винклер, сейчас немного за восемьдесят. (Еве, будь она жива, в 2006 году исполнилось бы девяносто четыре.) Гертрауд родилась в августе 1923 года. Она единственный ребенок Паулы (одной из пяти дочерей Кронбургер) и Андреаса Винклера, так что приходится племянницей Фанни и двоюродной сестрой Еве. Йозефа — их с Евой общая бабушка. Только Ева знала и любила ее, а Гертрауд почти не помнит, поскольку ей было всего четыре года, когда Йозефа умерла. Фрау Вейскер, ее трое детей и их дети — последние живые потомки семьи Кронбургер, и Гертрауд, как никто другой, способна поведать о связанном тесными узами клане, внутри которого они с Евой выросли. Однако в сороковые годы, когда родство с Евой Браун считалось позорным и неприличным, перед помолвкой она обещала своему жениху хранить в тайне эти отношения и молчала пятьдесят лет. Но после смерти мужа кузина, годами слышавшая, как Еву очерняют и поносят, как ее изображают безнравственной, жестокосердной женщиной, твердо решила в точности восстановить историю семьи.

Рассказывая в 1998 году о том далеком лете, Гертрауд вспоминает: