Загубленная жизнь Евы Браун

Около трех часов утра пришел ординарец с докладом, что Гитлер снова встал, и Ева со Шпеером попрощались. «Она пожелала мне удачи и передала привет моей жене. Я был поражен. Подумать только, простая мюнхенская девчонка, пустышка… и все же она была совершенно необыкновенная женщина. И Гитлер знал. Он никогда не говорил этого, и не думаю, чтобы часто давал ей это почувствовать, но сам прекрасно понимал…»

Гитлер прощался со Шпеером куда короче и сдержанней: «А, ты уезжаешь. Хорошо. Что ж, прощай». Ни добрых пожеланий, ни благодарности, ни приветов. Двенадцать лет Шпеер был близким другом и доверенным лицом этого человека, а следующие двадцать провел из-за него в тюрьме Шпандау. На свободу он вышел только в 1966-м, в возрасте шестидесяти одного года, потратив впустую почти всю жизнь. На Нюрнбергском процессе Шпеер ответил на вопрос, зачем он в тот последний раз вернулся повидаться с Гитлером: «Я чувствовал, что обязан не удирать, как трус, а еще раз посмотреть в лицо происходящему». Гитте Серени он говорил совсем другое, объясняя, что не попрощался двадцать первого апреля, когда все уезжали. «Я потом и сам себе этого объяснить не мог. Я как будто знал в глубине души, что еще увижу его. Хотя, конечно, это может быть и оттого, что я не находил в себе сил проститься с ним… так». Имеется в виду — публично. Со Шпеером Гитлера связывало нечто большее, чем с прочими соратниками. Нечто более сильное, напряженное, интимное. Не отношения отца и сына, а, скорее, почти что платоническая любовь.

Гитлер распорядился, чтобы весь обслуживающий персонал, кроме тех, без кого никак нельзя было обойтись, использовал любые доступные средства для побега. Он требовал, чтобы Магда Геббельс с детьми уезжала, пока не поздно, но та отказалась. Хельга, видимо, догадывалась, что происходит (младшие дети, к счастью, нет), и умоляла разрешить ей уехать, говоря, что не хочет умирать.

В последние несколько дней у Гитлера начались резкие боли в правом глазу, и Гюнше пришлось давать ему кокаиновые капли, чтобы заглушить их. Гитлер сравнивал себя с Фридрихом Великим, потерявшим зубы из-за тягот Семилетней войны. Эрна Флегель, перечисляя симптомы его физического истощения, добавила: «Находясь в комнате, он все пространство заполнял своей личностью — все видели только его. Самым завораживающим в нем были глаза, от его глаз просто оторваться было невозможно». Гитлер уже разваливался на ходу, а его харизма все еще притягивала людей. Какие бы неразумные, невыполнимые приказы он ни отдавал, его самые верные служители продолжали подчиняться.

Двадцать пятого апреля Фегеляйн покинул бункер. Поначалу его исчезновение прошло незамеченным. 26 апреля по требованию Гитлера прибыли генерал-полковник Риттер фон Грейм и Ханна Рейч вопреки абсолютной невозможности попасть в Берлин по воздуху.

Двадцать четвертого апреля Гитлер вызвал к себе Риттера фон Грейма, чтобы лично назначить его на пост командующего Люфтваффе. В небе над Германией вражеские самолеты жужжали, словно рой разъяренных шершней. Летчик в звании фельдфебеля (он же доставил Шпеера к Гитлеру), сидел за штурвалом большую часть пути. Полет был смертельно опасен. Приближающийся к Берлину самолет встретили огнем на поражение, пилот потерял управление, а фон Грейм получил тяжелое ранение в ногу. Ханна Рейч перехватила штурвал, когда падающая машина уже задевала кроны деревьев. Управляя самолетом с заднего сиденья из-за спины фон Грейма, она ухитрилась благополучно приземлиться за несколько сотен ярдов от рейхсканцелярии. Фон Грейм говорил потом: «Она была моим добрым ангелом. Она с блеском доставила меня по назначению».

У фон Грейма в результате ранения началось заражение, и он не мог встретиться с фюрером в течение трех дней, пока Ханна выхаживала его с помощью санитарки Эрны Флегель. Это проявление преданности и мужества заметно подняло настроение Гитлера, и когда фон Грейма наконец принесли к нему на носилках, он выразил тому глубочайшую признательность.

Тем же самым вечером 26 апреля, но чуть позже, фюрер вызвал к себе в кабинет Рейч. Ханна — первая летчица-испытатель в мире, всю жизнь боготворившая Гитлера, теперь глядела на него с жалостью и отчаянием.