Ева и моя мать росли в схожих респектабельных буржуазных семьях, хотя и в противоположных концах Германии — Ева на юге, в Баварии, а мама на самом севере, в Гамбурге. Забавное совпадение: в 1924 году, когда маме было двенадцать, ее родители тоже расстались, но, в отличие от супругов Браун, так никогда и не сошлись вновь. Рано пережитый распад семейного союза, прежде казавшегося девочкам нерушимым, в значительной степени объясняет, почему и Ева, и моя мать считали брак высшим благом. Становится ясно, почему Ева больше всего на свете жаждала стать законной супругой и воспринимала нежелание Гитлера жениться на ней как личное поражение. И почему моя мать оставалась замужем за отцом, типичным немногословным и замкнутым англичанином, которого в восемь лет отправили в публичную школу-интернат. За первые пятнадцать лет брака она получила от него желанное ощущение стабильности, но он не способен был удовлетворить ее острую потребность в развлечениях, похвалах и бурных эмоциях.
В Германии двадцатых годов разводы случались крайне редко, несмотря на расцвет декадентства в ночных клубах Берлина между двумя войнами. Но упадничество распространялось на очень ограниченные круги. Незыблемость брака, широко проповедуемая церковью и государством, считалась настолько естественной, а его преждевременный разрыв — таким позором, что моя мать всю жизнь стыдилась развода родителей. Мне было за пятьдесят, и я уже почти тридцать лет как развелась, когда она рассказала мне об этом. И для нее это было ужасное, унизительное признание. Впервые я поняла, почему она так жестоко делала различия между своими родителями, боготворя отважную, чувствительную мать и зачастую пренебрегая отцом. Она так никогда и не простила ему, что он покинул ее, когда она была наиболее впечатлительна и беззащитна. Если параллель верна, то Ева тоже так и не простила своего отца.
О том, как сказались такие потрясения на трех девочках, можно только гадать. Но тот факт, что это вообще произошло, да еще в то время, когда развод и раздельное проживание супругов категорически осуждались в обществе, говорит о том, что что-то очень и очень не заладилось между мужем и женой. На протяжении восьмидесяти лет инцидент был глубоко погребен, пока Гертрауд, изучая историю семьи, не наткнулась на документы в мюнхенском архиве — к несказанному своему изумлению. Она ни разу в жизни не слышала ни о чем подобном. Что на самом деле кроется за этой запутанной цепочкой событий, остается загадкой, но в 1922 году супруги Браун снова стали жить вместе в апартаментах на Изабеллаштрассе. Они официально воссоединились (возможно, даже заново заключили гражданский брак) 16 ноября 1922 года. После этого Фритц и Фанни Браун оставались мужем и женой в течение сорока лет и, видимо, жили в относительном согласии.