Загубленная жизнь Евы Браун

Самыми яркими событиями моего детства были наши дни рождения и празднование Рождества. Мамочка всегда покупала чудесные подарки, и утром в мой день рождения ставила разные чудесные цветы туда, где я сидела. Для Рождества у нас был специальный серебряный колокольчик, наш Weihnachtsglocke, и в сочельник, Heiligabend, мы обязательно получали подарки. Пока мама готовила Weihnachtszimmer (рождественскую комнату), отец и мои сестры нетерпеливо ждали, когда же прозвонит колокольчик, и в ожидании мы пели песни, чудесные рождественские гимны, и вдруг — хрустальный звон колокольчика, и мы со всех ног бросались в гостиную, где нас ждала Таппепbaum (рождественская елка), красиво украшенная десятками настоящих свечей. Weihnachtstisch (рождественский стол) ломился от подарков, и все мы радовались, проникались духом Рождества.

(Слова «Рождество»/«рождественский» в этом небольшом тексте встречаются семь раз. Самого слова было достаточно, чтобы вызвать у матери теплые сентиментальные воспоминания о любящей семье.)

Кульминацией всего года для детей была рождественская ярмарка, проходившая в каждом немецком городе в течение четырех недель поста перед Рождеством. В центре главной площади стояла смолистая сосна, увешанная тонкими серебряными лентами дождика, переливающимися от малейшего дуновения ветерка. Прилавки украшались сосновыми ветками, еловыми шишками, остролистом с красными ягодками и омелой. Между ними извивались гирлянды разноцветных фонариков, горевших благодаря свистящим газовым баллонам. Острый запах жареного лука и шипящих на огне колбасок, пряный аромат толстых имбирных коврижек Lebkuchen, сладких глазированных яблок, горячего пунша, глинтвейна и кофе. Висящие в ряд пряники в форме звезд или елочек, политые цветной сахарной глазурью. Звонкое пение рождественских гимнов (настоящие певцы, а не гремящие из динамиков аудиозаписи). Оркестр, дующий что есть мочи в блестящие медные трубы. Святой Николай в плаще и отороченном мехом колпаке, приносящий подарки только хорошим детям — они-то знали, что не всегда вели себя хорошо, но знал ли он? Все пять чувств обострялись до предела, и многие детишки начинали рыдать, не выдерживая нервного перевозбуждения. Моей маме особенно запомнилось выступление уродцев в одной из палаток на рождественской ярмарке в Гамбурге. Представление проходило сразу по окончании Первой мировой войны, и похоже, что некоторые из выставленных напоказ калек («человек без ног» или даже «человек без лица») получили свои странные увечья в бою и, демонстрируя их любопытной толпе, пытались пополнить ничтожные армейские пенсии. Они служили очередным доказательством патологического интереса немцев ко всему исковерканному, гротескному, бесчеловечному. Связь с программой эвтаназии, введенной Гитлером двумя десятилетиями позже, едва уловима, но эта смесь влечения и отвращения ко всякого рода увечьям помогает понять, почему «приличные» немецкие обыватели так легко согласились с необходимостью эвтаназии для людей, «непригодных к жизни». Это был первый шаг на пути, ведущем в конечном итоге к созданию нацистских лагерей смерти.