Но в свое время родители неминуемо должны были заподозрить неладное. Ее беззаботно-веселая мать Фанни, осознав, что то, что казалось преходящим увлечением, на самом деле очень серьезно, пренебрежительно обронила: «Она бросит его, как только встретит мужчину помоложе». Она старалась умерить гнев мужа, но Фритц презирал Гитлера, его расистские лозунги и фанатичных поклонников. Откровенное совращение дочери смертельно оскорбило его. В глазах Фритца Брауна, всей душой преданного традициям лютеранской этики, нацизм потрясал самые основы моральных ценностей. Для него не имело никакого значения, что на его дочь пал выбор самого могущественного человека Германии. Отец заставлял Еву испытывать мучительное чувство вины, изо всех сил противясь ее связи. Не исключено, что в значительной степени его гнев был вызван уязвленным самолюбием и оскорбленными отцовскими чувствами. Дочери оставались его
Гертрауд Вейскер нечего рассказать об этом периоде, поскольку ей тогда было лет девять-десять. Так что наиболее достоверные сведения о том, как семья смотрела на роман Евы (основанные, несомненно, на немалом количестве бурных дискуссий), мы получаем опять же из уст Алоиса Винбауэра:
Мечты Гитлера сосредоточены были не на молодой девушке в Мюнхене, а на поставленной себе задаче и собственной славе. Конечно, он не хотел приносить Еву в жертву этой мечте, он нуждался в ней как в доказательстве своей человеческой природы, но <…> ни в коем случае не допускал смешения двух жизненных сфер: частной и политической. Ева не имела никакого отношения к его политической жизни; связь с ней должна была оставаться его личным оазисом. Такая позиция не могла не привести к разногласиям. Не то чтобы Ева имела какие-то политические амбиции — политика ничуть не интересовала ее, великие события эпохи были для нее не более чем гулом на заднем плане и затрагивали ее лишь постольку, поскольку задевали мир ее эмоций. Она чувствовала, что связана с этим мужчиной судьбой, пусть даже он случайно оказался фюрером и рейхсканцлером. Но он управлял страной из Берлина, а она скучала и тосковала в Мюнхене. Его телефонных звонков, то почти ежедневных, то всего раз в неделю, ей было отнюдь не достаточно. Девушка, питавшая столько возвышенных иллюзий о любви Гитлера, находилась на грани тяжелого срыва. Она все еще работала секретаршей в студии Гофмана и жила с родителями, вынужденная скрывать правду о своей связи с Гитлером и в одиночку бороться со своими сомнениями и желаниями. Ева начала встречаться с Гитлером, пребывая во власти романтических грез, но теперь погружалась в глубокий кризис.