И у всех этих евреев имелись идеальные фасады, за которыми они попросту становились невидимками. Вена была «потемкинским» городом, а они — ее «потемкинскими» жителями. Если (как гласит легенда) этот русский полководец некогда сооружал на скорую руку макеты деревень из досок и штукатурки, чтобы произвести впечатление на проезжавшую мимо императрицу Екатерину II, то и Рингштрассе — по мнению молодого архитектора и ярого критика помпезного венского стиля Адольфа Лооса — была всего лишь грандиозным притворством. Словом, это была «потемкинская деревня». Фасады не имели ни малейшего отношения к самим домам. Камень оказывался штукатуркой. Это были пышные декорации для выскочек. Венцам следовало отказаться от жизни среди всей этой театральной мишуры и перестать «надеяться, что никто не заметит, что все тут фальшивка». Сатирик Карл Краус соглашался с Лоосом: «…повседневная жизнь опошлялась из-за украшательства». Более того, из-за этого опошления сам язык сделался жертвой «катастрофического смешения. Фразеология есть не что иное, как умственное украшательство». Декоративные здания стояли в декоративном порядке, а вокруг них протекала декоративная жизнь: Вена сделалась напыщенной.
Это слишком нетривиальное место, чтобы отправлять туда нэцке, думаю я, двигаясь по кругу назад, к дворцу Эфрусси, уже ближе к сумеркам и в более спокойном настроении. Нетривиальное — потому что мне неясно, что означает все это обилие орнамента. Мои нэцке вырезаны только из какого-то одного материала: из самшита или слоновой кости. Они твердые и не имеют в себе пустот. Они совсем не «потемкинские», они не прячутся за штукатуркой или гипсом. Это просто забавные мелкие безделушки, и я не могу представить, как они выживут в этом нарочито высокопарном городе.
Впрочем, и их никак нельзя упрекнуть в том, что они служат какой-то практической цели. Выходит, и в них можно усмотреть нечто вроде украшения — по-своему чарующего украшения. И я удивляюсь, насколько все-таки уместным оказывается свадебный подарок Шарля, доставленный в Вену.
«Ционштрассе»
Венскому «дворцу» к моменту прибытия нэцке было уже почти тридцать лет. Он строился приблизительно в то же время, что и особняк Эфрусси на рю де Монсо. Это очень театральное здание, рассчитанное на восторженные взгляды зрителей: именно таким его и задумывал заказчик — отец Виктора, мой прапрадед Игнац.
(В моем рассказе встречаются три разных Игнаца Эфрусси, принадлежащих к трем разным поколениям. Младший — мой двоюродный дедушка Игги. Я уже рассказывал о его токийской квартире. Второй Игнац — брат Шарля, парижский бретер и донжуан. А здесь, в Вене, мы встречаемся с бароном Игнацем фон Эфрусси, кавалером Железного креста III класса, пожалованным дворянством за заслуги перед императором, императорским советником, кавалером ордена Святого Олафа, почетным консулом короля Швеции и Норвегии, обладателем бессарабского ордена Золотого руна, обладателем российского ордена Лавра.)
Игнац был венским банкиром со вторым по величине состоянием и владел еще одним огромным зданием на Рингштрассе, а также несколькими банковскими зданиями (и это только в Вене). Я нахожу бухгалтерский документ, где записано, что в 1899 году у него имелись в городе активы стоимостью 3 308 319 флоринов, что приблизительно соответствует двумстам миллионам нынешних долларов (70 % этого богатства составляли ценные бумаги, 23 % — недвижимость, 5 % — произведения искусства и ювелирные изделия, 2 % — золото). Это же целая гора золота, думаю я, да еще у него такой великолепный, совершенно «руританский» перечень титулов! Разумеется, чтобы как-то соответствовать такому перечню, необходимо иметь фасад с целой толпой кариатид и обильной позолотой.
Игнац был грюндером («учредителем») эпохи
У меня есть портрет Игнаца. На этом рисунке ему, пожалуй, лет пятьдесят. На нем довольно красивый сюртук с широкими лацканами, свободно завязанный галстук с жемчужной булавкой. Бородатый Игнац с темными, зачесанными назад волосами смотрит прямо на меня оценивающим взглядом, губы у него скептически поджаты.