Заигрывающие батареи

— Физкультуру… подтянуть… надо… нам… — выдавливая по одному слову на каждый выдох, самокритично заметил Корнев. Бортстрелок пока еще не мог говорить, но согласно кивнул. Он стоял держась за дерево и, сам того не замечая, раскачивался из стороны в сторону, ноги держали плохо, подгибались.

Кое-как отдышались и, не теряя даром времени, двинулись дальше. Наткнулись на ручеек, от души напились холодной воды и, вспомнив про виденное в кино преследование с розыскными собаками, прошлись по ручью. Только зря ноги промочили, то ли немцам было не до поисков, то ли собак у них не нашлось, но когда стало темнеть, поняли, что — оторвались.

Ночлег получился и холодным и голодным, хотя и наломали ворох папоротника для того, чтобы постелить на землю. Надо бы лапника, да ни у одного ножа не нашлось, а руками еловые ветки не вот-то как наломаешь. И жрать захотелось утром невыразимо. Вчера не позавтракали, перед вылетами ничего в глотку не лезло, а пообедать уже не получилось. Потирая внезапно заросшую колючей щетиной физиономию (было суеверие в этом штурмовом полку, что бриться утром нельзя, как и фотографироваться — все только после полетов, вот и ходи небритым) пилот задумчиво сказал:

— В общем говоря — нам все-таки повезло! Мы и живы и целы. И зубы на месте, а раньше, говорили ребята, кто воевал с самого начала, в первых сериях Илов ставили коллиматорный прицел. Так-то неплохой, но если не повезло и садишься не на аэродром, то при жесткой посадке об него обязательно ударишься и он нередко разбивал голову пилоту. Назывался этот прицел — ПБП-1Б. И хорошо если только зубы на пол выплюнешь, могло и череп об него раскроить. Потому и расшифровывали как «Прибор Бьющий Пилота — 1 раз. Больно».

— Жрать хочется — ответил хмуро бортстрелок. Он с неудовольствием рассматривал свои босые ступни, на которых гордо вздулись солидных размеров мозоли. Кто ж знал, что придется внезапно кросс сдавать на время! Не пехтура же! Крылатая элита! И перед марш-броском некогда было портянки перемотать как надо. А теперь идти придется так…

— Далеко нам выбираться? — спросил бортстрелок командира экипажа.

— Километров сто — сто двадцать. Если переправу мы им снесли, то — поменьше. Если нет, то бабушка надвое сказала.

— Переправу-то снесли. Видел, как все посыпалось в воду. Как раз Мартынов там упал недалеко от серединки. Ну и наши ахнули, прямо в самой тютельке! Черт, жрать как охота! Вот ты не дал мне бортпаек вытянуть… — забурчал сержант Вова.

— Мы ж его съели на той неделе, забыл? — удивился командир.

— Так я потом в столовке сухарей попросил. Хороший кулек получился.

— Хочешь сказать, что забрать кулек столько времени надо было? — поднял брови лейтенант.

— Ну нет… Просто разнесло кулек-то. Мне в днище-то несколько этих штуковин немецких прилетело навылет, чудом не зацепило ноги, ну, и все остальное… Аккурат в середку кулька попало… Только крошки фонтаном и взметнуло. Но там и кусочки покрупнее были… Сейчас бы пригодились… Если б собрал… — завздыхал с сожалением голодный бортстрелок.

— Если бы да кабы, то во рту росли б грибы и был бы не рот, а целый огород! Все, умывайся, да пошли, нечего нам рассиживаться. До деревни доберемся, там жратвы добудем. Идти можешь? — строго спросил такой же голодный летчик. Бортстрелок закряхтел, натягивая сапоги на побитые ножищи, отозвался:

— Через «не могу» придется. Куда же деваться-то?

Деваться действительно было некуда. Как на грех оба летуна были городские. Потому босиком идти не могли. Некоторое время бортстрелок говорил вполголоса про французов, которые едят лягушек — этой живности было много, но совсем уж мелкой. Да и как-то несолидно, для боевых-то военнослужащих. Опять же не в чем готовить, в ладошках не сваришь, а сырьем — нет, даже представить трудно.

Переход из авиации в пехоту был тяжек и неприятен. Одно дело — стремительно нестись над землей в бронированной капсуле «Горбушки» и совсем другое — отмеривать своими ногами каждый метр дороги. Длинной дороги. И голодной.

— Пеший вылет, винт тюльпаном — бурчал под нос Корнев.

Ил-2 был специфичной машиной, для которой каждый вылет был боевым, причем драка велась на коротких по меркам авиации дистанциях. Некоторые смельчаки хвастались, что им доводилось рубить врага винтом и это далеко не всегда было преувеличением, особенно когда жертвой налета становилась кавалерия в чистом поле. Правда, начальство за это драло нещадно, такое лихачество в ВВС не поощрялось. Но и без такого эпатажа частенько техники находили на вернувшихся с боевого задания «горбатых» комья земли, ошметья мяса, брызги крови и лоскуты чужого обмундирования. Штурмовка велась по — разному, но нередко — на бреющей высоте и взрывы ракет и снарядов на земле швыряли в воздух всякое. И это всякое шмякалось в низколетящий боевой самолет, проносившийся словно карающий меч.