Заигрывающие батареи

— Так, а люди все непростые. Я еще в японскую уже старшим канониром был. Артиллерия — это и глаз и ум. Ладно, заболтались мы, спать давайте, вам надо раньше с рассветом уйти, чтоб никто не заметил.

Спали практически на голом полу, на мешке с сухой грубой травой. Видно было, что в нищей избе была раньше мебель, да вся кончилась. Хоть и договорились дежурить по очереди на всякий случай, но позорно уснули оба — и летчик и бортстрелок. Проснулись, когда суровый дед разбудил. Светало, но было еще темновато.

И удивились — и девочка уже была на ногах, маленькая, с худенькими ручками и ножками, но с отекшим лицом, что часто бывает у опухших от голода. И старуха горбатая глядела молодыми ясными глазами с грязнючего лица. Доперло до летающих соколов, что это не бабушка, а мать или старшая сестра.

— Так и живем. Замарашку, да горбатую глядишь немец и не захочет. Ученые уже, насмотрелись — перехватил взгляд лейтенанта старик. Протянул руку в темный угол, достал оттуда неожиданно винтовку, до того не замеченную, ухоженную, старую, царского выпуска. И шесть обойм с патронами в масляной тряпице выдал.

— В сортире припрятал, так и не нашли. Вам она нужнее будет. Вы к слову, в лесу на мины не натыкались?

Летяги переглянулись, потом Корнев удивился:

— А что, там мины?

— Да, немые там поставили сколько-то штук, чтоб мы в лес не шастали. Двое из деревни подорвались. Одна сразу там насмерть, а вторая помирала долго, «бобики» еще веселились, когда она попросила пристрелить — мол, патрона на тебя жалко стратить и пусть другие видят, как оно полезно к бандитам шляться. Хотя какие там бандиты, зимой хоть хвороста набрать, дров — то запасать не позволяли для себя, все, что наготовили — они забрали. Так как вы сюда шли?

Корнев максимально точно описал свой последний отрезок пути. Дед кивнул и в свою очередь так же внятно — с ориентирами и расстояниями объяснил как лучше и незаметнее пробраться к линии фронта. Недалеко уже громыхало, а местность старый знал как свои пять пальцев. Горбатая хозяйка неожиданно распрямилась, стало понятно, что так-то она — нормальная. только ходит перекосившись и втянув голову в плечи и подложено что-то под одежку. Улыбнулась. Протянула в ветошке еще пару репок вареных.

— Все, что есть — извинилась.

— Себе оставьте — попытался отвести руку с подарком Корнев. Понимал уже, что последнее отдают. Но слюни потекли ручьем, очень уж жрать хотелось.

— Берите. И чтоб до своих добрались — приказным тоном велел старик.

— Мы вернемся. И — спасибо вам. За все — твердо сказал лейтенант и взял еду.

Посидели молча минутку.

— Пошли. Пора — сказал дед и первым поднялся. Вышел за дверь осмотреться. Вернулся, кивнул. Спокойно все.

— Дядя Саша, а ты к Красной Армии пробираешься? — неожиданно спросила девчонка.

— Да, пробираюсь — согласился Корнев.

— Долго тебе идти?

— Ну, а что делать, лапочка? Придется маршировать.

— А как придешь к своим, тебе опять самолет дадут? — гнула свою линию девочка, хотя дед уже нахмурился недовольно.

— Обязательно дадут, а как же! Я тебя после войны прокачу на самолете — пообещал легкомысленный лейтенант.

— Подожди, дядя Саша. Значит вы с дядей Вовой будете опять немцев бить?

— Получается, да.

— Подождите!

И ребенок побежал в другую комнату. Через минуту подошла сжимая в руках тряпочку. Протянула тоненькие, ослабевшие от голода ручки к летчику.

— Возьмите сахарок, вам силы нужны, для своих добраться.

Летчик развернул лоскуток ткани. Маленький кусочек сахара. Детское сокровище, которое ребенок сберегал на крайний случай. Даже семья не знала, судя по тому, как старик с женщиной переглянулись. И у матерых бесстрашных воинов защипало в носу и предательски замокрели глаза. Сдерживаясь изо всех сил, глядя в сторону, кивнули неловко, прощаясь, хозяйке и ребенку и пошли. Девчонка не удержалась, зашлепала вслед босыми ножками, но дед строго глянул и та остановилась. У калитки лейтенант сунул сверточек старику в карман.

— Мы вернемся! — шмыгая носом, сказал лейтенант. Стрелок засопел согласно.

И оба скользнули прочь. Благо кусты были рядом совсем с домом.

Хотя вроде бы линия фронта стала совсем близко, а продвижение сильно замедлилось. И даже почти застопорилось, как подошли к самой передовой. Немцев стало как-то уж очень много и вели они себя нервно. Так и шастали, сволочи. Идти в рост и подумать было нельзя, да и пригнувшись стало пробираться непросто. Хоть ползи. За весь день прошли совсем ничего. И когда стало смеркаться, выбрали себе местечко в гуще кустов.

Оказалось — очень неразумно — когда сидели и прислушивались, поняли, что сгоряча не обратили внимание на неприятную деталь этой местности — рядом совсем оказалась немецкая минометная батарея. Вечером фрицы сидели тихо, как мышь в сахарнице, а тут зашевелились, команды посыпались и солдатня забегала. Боевое железо по-деловому застучало, забренчало. Пришлось совсем затаиться — чтоб ветки не зашевелились и не выдали с головой.

А потом минометы загавкали, заплевали в небо минами. И все, что могло у немцев стрелять — замолотило, забарабанило, загрохотало.