Заигрывающие батареи

Переодевшись в югославскую форму (тут переводчик подверг сомнению официальную версию, посчитав по ряду деталей, что просто шинели и фуражки отобрали и для маскировки и после купания в Дунае по весеннему времени явно замерзли) — двинули дальше. По дороге разоружили без сопротивления еще несколько КПП и рано утром прикатили в югославскую столицу. На центральной площади спустили флаг Югославии перед магистратом и подняли немецкий — такие дешевые из тряпки низкого качества выдавались всем передовым подразделениям вермахта и СС, чтобы авиаторов своих предупреждать, сам Бочковский не раз такие видал. Их расстилали на башнях танков и капотах машин. Но чтоб вот так — для торжеств — никогда не пользовали.

После чего, уже в немецкой форме, Клингенберг заявился к столичному мэру и заявил, что они — полномочные парламентеры Рейха и требуют немедленной капитуляции, в противном случае город будет подвергнут уничтожающей бомбардировке!

Про Роттердам уже все европейцы знали, потому даже документов у бравого капитана не спросили. А тут еще и двухмоторный разведчик из Люфтваффе над городом пролетел (делали фотосъемку укрепрайонов, прикрывающих столицу, предполагался тяжелый и кровопролитный штурм).

И югославы моментально сдулись. Гарнизон в 1300 человек сдался безропотно и последовал в городскую тюрьму, откуда немцы выпустили заключенных, вооружив их и составив из них караул, аэродромную команду и даже бригаду по ремонту путей железной дороги. Естественно, командовали остальными зеками сидевшие в тюрьме коллаборационисты, очень обрадованные немецким визитом. Вечером была подписана капитуляция столицы, были получены планы минных полей и укрепрайонов. Беда была в том, что рации у капитана не было, потому немецкие войска сами обалдели, когда узнали, что штурма не будет — ночью удалось связаться с подкравшимися разведгруппами.

А на следующий день после форсированного марша войска Рейха вошли без боя в Белград. Естественно, что храброго нахала облагодетельствовали всяко, написали о нем везде, где можно, и по его примеру стали действовать и другие. И в 1941 году такая наглость и против нас в хаосе начала войны получалась. И даже еще в начале 1942 года тоже, но уже куда реже.

Только с точки зрения Бочковского такое было возможно только в самом начале, нерасчетливо этакое поведение. Раз повезет, другой — но потом «ваши рыжие кудри примелькаются и вас будут просто бить!»

Достаточно было бы просто нормального несения службы сербами и одного командира решительного — лежал бы этот Клингенберг в безвестной братской могиле со своими зольдатами, а его камарады корячились бы на неразведанных минных полях под рассчитанным многослойным огнем. Без растерянности противника, безобразного, вопиющего неисполнения уставных требований и прямой трусости — такие фортели не проходят. А после 1942 года кончились и такие нахалы у немцев. По причине выбытия из строя и перемещения в могилы. Ну хамство же прямое высаживать маломощные парашютные десанты до взвода в тылу или нахрапом пытаться мизерными силами захватывать серьезные объекты с нормальными бойцами.

Слыхал капитан от своего товарища по несчастью, что во время погрома наших войск в Крыму целые полки бежали только потому, что в тыл им на надувной лодке ночью приплывало несколько наглецов, устраивавших потом пальбу из автоматов и пускавших фейерверк из ракет. И этой ерунды для неустойчивых, робких, необученных — вполне хватало. Паника — и все, фронт рушится, все в ужасе бегут перед привидившимся врагом.

Сейчас бы таких красавцев с ракетницами одним пулеметом сложили в кучу. И никаких фейерверков и тарарама.

Потому твердо знал — для рейда нужно многое, кроме нахальства и дерзости. И потому свой батальон готовил по полной. Мало уйти в рейд — надо еще и вернуться, да не просто, а выполнив все намеченное и не понеся бестолково потерь.

Три танка, колобродившие ночью в Нове-Място один за другим перестали выходить на связь. Что это значит — известно отлично, к сожалению. Оставалось надеяться, что может быть экипажи живы. Стрельба-то продолжилась и даже разрослась, но буханья танковых орудий уже не было слышно.

Батальон вломился в город, круша все, что подворачивалось под горячую руку. Но сопротивление оказалось слабее ожидаемого, зато на улицах было полно следов свежего боя — раздавленные мотоциклы и грузовики, еще догорающие бронетранспортеры, трупы в фельдграу, опрокинутые пушки и все признаки того, что немцы запаниковали и побежали.

— Повеселились ребята, как хорек в курятнике! — буркнул мехвод.

— Дорого обошлось! — резко ответил Бочковский.