Заигрывающие батареи

Без груза взлетать было непривычно, опять же — с училища подобного не было, всегда летели навьюченными под завязку, с натугой отрываясь от земли, а тут — как на прогулку. Вышли на цель, как по нитке, сверху выписывали восьмерки истребители прикрытия, хотя в воздухе немцев теперь было мало — кто говорил, что из-за отсутствия топлива, кто считал, что летчики у Рейха кончились — но факт оставался фактом. Еще год назад каждый вылет был обычно с оживленной встречей — на обратном пути или даже над целью наваливались фоккеры или мессеры.

Но многое поменялось за год.

Сразу на подлете перешли на противозенитный маневр, привыкли уже сразу определять — кто с земли гавкать будет и давить сразу, чтобы работать не мешали. И тут навстречу из двух мест полетели трассы.

— Ну это даже не серьезно!

В перекопанном скверике — одинокий эрликон, даже не счетверенный. И пулемет — может быть и крупнокалиберный — с чердака здоровенного дома. Отработанно, разойдясь в разные стороны и навалившись с разных направлений накрыли пухлыми, словно игрушечными, с высоты глядя, разрывами обоих наглецов. Отвякали пушечки, хоть и несерьезного калибра — всего 23 мм. но и эрликону хватило и пулемету. Хорошие машинки сделали Волков и Ярцев! Заткнули хайло грубиянам внизу. Больше по Илам никто не стрелял — во всяком случае ни трасс, ни щелчков попадания пуль по самолетам. Чувствуя себя довольно глупо — исправно вертелись над горящим районом, порыкивая моторами. Истребители ушли к себе. Горбатые задержались и гудели на бреющем до последней возможности — когда топлива осталось только на обратный путь и на совсем маленькую драчку, если все же фрицы подловят.

Легкомысленный этот вылет таким оказался до конца.

— Не вылет, а шпацир какой-то — выразил и корневское мнение его подчиненный.

Доложил о выполнении. Начштаба опять пожевал губами.

Понятно, с чего. Вроде как и боевой вылет, но совершенно нелепый. И считать ли его на этом основании боевым? Ни сфотографировать результаты, как обязательно полагается для фиксации результатов, ни отчитаться толком, потому как нет такой графы «напугали до усеру — столько — то зольдат и столько — то офицеров противника».

Летчики тоже были в некотором недоумении, но комэск — ему по штатной должности было положено быть самым мудрым в своей эскадрильи, утешил живших с ним в одной комнате подчиненных глубокомысленной сентенцией, что во-первых начальству виднее, а во-вторых как говорили древние — на войне и в любви все возможно и лично он, старлей Корнев — много чего видал странного и на первый взгляд несуразного.

— Это да — первым отозвался немного неожиданно не записной остряк Виталик, самый шустрый и языкатый, а наоборот — серьезный и всегда державшийся с достоинством летчик из Ленинграда. В полку он появился недавно, был до того тяжело ранен и лечили его долго. Как обмолвился полковой врач — повезло невероятно, чудом не стал инвалидом этот парень и даже с некоторыми оговорками к полетам допустили. Что-то с его семьей произошло нехорошее — один как перст остался. Худой и хмурый молчун.

То, что он заговорил не по служебной обязанности — удивило. Оттаивает, похоже, человек. Потому дали собраться с мыслями и высказаться.

— К нашему заместителю командующего ВВС Северо-Запада аккурат в начале блокады явился странный тип. Штатский в шляпе и очках. Потребовал ему устроить аудиенцию, потому как знает, как уничтожить немецкую авиацию.

— Впору санитаров вызывать. Лучи смерти изобрел или гигантские самонаводящиеся сачки?

— Виталик, не мешай — тормознул фантазию подчиненного Корнев.

— А что — я это до войны в журнале читал…

— Я б тоже санитаров позвал — признался и вполне серьезный штурмовик.

— Может быть и позвали бы. Но адъютант быстро навел справки. Оказался — профессор Петров, известный химик. И с виду на сумасшедшего не похож. Серьезный человек, хоть и волнуется, конечно. Беседовали они там не долго, с командующим, а после этого все налеты на немецкие аэродромы прекратились. Ни мы не летали, ни бомберы, ни истребители. Разговоры конечно пошли, шепотки. Город бомбят зверски, потери серьезные, в одном только военном госпитале на Суворовском шесть сотен раненых и медиков заживо сгорело, флоту досталось в Кронштадте изрядно — и в «Марат» попадания были и в «Октябрьскую революцию», не считая всякой мелочи, которую повредили и утопили — то есть лютуют, сволочи. Роттердам им сделать не выходит только потому, что ПВО у нас есть и из шкурки выпрыгивает, налеты отражая. Ну и все, что можно деревянного в домах спецсоставом негорючим обмазано, потому от зажигалок вреда куда меньше, чем в той же Варшаве…

Виталик что-то попытался вставить, но Корнев исподтишка показал ему кулак, сделав грозное лицо, и остряк понял, не полез перебивать. И молчун, не заметив эту интермедию продолжал, прорвало его наконец-то.

— Но они, фрицы, стараются со всей мочи. Постоянно налеты. А мы вдруг пацифизму предались, к их аэродромам ни одного вылета, а вы ж сами знаете — если уж где и долбать — так на аэродромах!