Заигрывающие батареи

— Ну и изрешетили Стопе и плоскости и фюзеляж и стабилизатор и мотор не забыли. А сам младший лейтенант сидит в этом решете — целехонький. И, понятное дело, тоскует и скучает, потому что машинка уверенно падает, а все это происходит как раз в самом что ни на есть немецком тылу. Сходил, что называется, на Водопой — так у моего Николаева аэродром назывался. Вот по нему Илы и работали в тот день. И говорит героический Стопа, что мотор подбит и идет он, как это ни удивительно, на вынужденную, в полном соответствии с законом покойного Ньютона.

Ему наши горбатые отвечают — тяни, сколько можешь, будем прикрывать.

— Ролями поменялись? — усмехнулся Корнев.

— Именно! До того он прикрывал — а тут — уже его. Но музыка играла не долго, шмякнулся Стопа в поле, в самый раз промеж двух огней — рядом дорога, на дороге наши бабы ковыряются — но с конвоем из полицаев. И этим полицаям зачесалось насчет трофеев, запрыгали по чернозему, поспешают к падшему «Яку». Видать, бензин в зажигалках кончился. А с другого края поля уже какие-то паскудные кавалеристы наперегонки скачут. Ну да это они поторопились, все-таки сверху четыре штурмовика да второй истребитель из пары. Патрончики какие- никакие еще оставались — раздали тем и этим, охолонулись и поворотили оглобли, что полицаи, что эти гусары или черт их знает, кто там копытил.

Вовка Милонов попросился — чтоб разрешил ему их комэск сесть и Стопу забрать.

— Ну дело хлопотное, хотя часто бывало. Чего ты решил это рассказать — даже странно. Начиная с Грицевца уже десятками такие случаи… Сел, забрал. У нас в полку трижды такое было, да в четвертый раз неудачно — приземлились на минное поле, на взлете рвануло под шасси.

— Скоро сказка сказывается. А ребята рассказывали, что та весна была особо распутистой, да еще и чернозем — а это такая песня, что почище патоки по липкости. Вот, получается одна люменевая муха прилипла. И тут рядом садится Милонов. В тот же раскисший чернозем. Они тогда по утрам старались взлетать, пока ночным морозцем чуток прихватывало, но тут — то уже ясный день, солнышко у нас греет — за милую душу. Размякло все под солнышком, расползлось, как упитанная дамочка на санаторном пляже в полдень.

И вязнет тяжеленный Ил совсем не хуже Яка. Две люменевых мухи, три человека на поле, как липкой в патоке. Комэску такое видеть — глаза пухнут и уже хрен домой теперь вернешься.

— Мог бы вернуться. Понятно же, что не взлетишь. Хотя, конечно, потом фигово будет… — задумчиво сказал ленинградец.

— Не, так-то мог бы… Но сами понимаете… Вот комэск Демехин помянул нечистую силу, да и сам на посадку пошел. Но не в поле, а на дорогу сел, бабы с нее врассыпную, полицаи кто куда — тут уж не поле, а аэродром какой-то получается. Сейчас небось все остальные летуны поплюхаются — совсем страшно! Плюнуть ведь некуда будет — все вокруг в самолетах! Но чуточку не рассчитал — съехал немного — и тоже влип.

— Три алюминиевые мухи и пять человек в черноземе — подсчитал без труда Корнев.

— Именно! Те трое, что в поле, стали к дороге пробираться, мало не теряя на каждом шагу по сапогу, а комэск Демехин с короткой, но пламенной речью обратился к бабам-ремонтницам и совместными усилиями вывернули его штурмовик на более — менее твердое. Однако плацкарт-то на двоих, а тут — пятеро! Такая шарада с кроссвордом, что любой Вольтер, даже и с Фейербахом бы ничего не намудрил. Опять же все в зимней одежде, с парашютами, не колобки, но где-то сзади и издалека глядя — похоже. Тут комэск приказал — летчики в кабину стрелка…

— Там один-то человек с трудом помещается! — отметил общеизвестное худой летчик.

— Жить захочешь — уплотнишься. А стрелков обоих куда? — с интересом спросил Корнев.

— А на шасси, по стрелку на подкос. Пристебнулись поясными ремнями, вцепились руками — и на взлет. Ювелирно на форсаже взлетел, дальше на бреющем через линию фронта перетянул и рисковать дальше не стал, на первом же аэродроме так же ювелирно и сел, даже толком не замерзли ребята! Но поговаривали, что с места стрелка пришлось летчиков в восемь рук выдергивать, спрессовались, пока летели. Да и от шасси тоже непросто было оторвать — прикипели, да.

— Как же, замерзнешь тут. Я б дрожавши вспотел!

— Ну аттракцион почище американских горок. Не говоря о том, что и подстрелить могли, так и самолетом могло пристукнуть, смять хоть на взлете, хоть на посадке, да и сорваться могли б тоже. Я бы после такого даже бы к качелям простым и то бы не подошел. А они ничего — на следующий же день уже опять полетели. Вот и суди, что такое — наши, и что такое — ихние — победоносно заявил рассказчик.

— Ну кто знает, может и они так делали? Камарады и все такое… — справедливости ради спросил ленинградец.

— Это вряд ли. Раньше может и могло такое быть, пока им фарт шел. А сейчас — вон сколько они своих по деревьям развешали. И драпают очертя голову, куда уж тут до цирлих-манирлихов. Видал же висельников? — уточнил Виталик.