Заигрывающие батареи

Побежал к «своему» пулемету. За амбразурой — словно вата клубится, серая, плотная. Напряжение достигло высшего градуса. И — ничего. Пыль постепенно осела. Перебрался глянуть — что случилось-то? Осторожно глянул в окно — не подходя близко, оставаясь в сумраке глубины комнаты. От одного захваченного раньше дома осталась груда битого кирпича с погнутыми двутаврами, сложившаяся кучей между огрызками стен. Второй дом — без крыши и с осыпавшимися стенами выглядел совершенно полым. Все внутренности дома рухнули вниз, пустые проемы окон насквозь просвечивают.

Из тех, кто там занял оборону, не вернулся никто. Жаль, нахальные и шустрые были мальчишки. Когда у людей апатия, они как бы одноразовые. Им все пофигу. Спасибо, если выстрелит куда-то, пока его убьют. А шустрые могут очень стойко воевать. По ним все время долбят, а они всё огрызаются. Кто быстро все делает, того и на мушку взять не успевают. Могли бы дальше пригодиться. Но после такого взрыва — там от них только мокрые тряпки остались. В груде строительного мусора. В глубине груды.

— Слышно, как через стенку и два матраца — пожаловался гауптфельдфебель, безуспешно ковыряя грязным пальцем в своем ухе. Понятно, контузило.

— Вот не зря не хотел туда идти — неожиданно признался Поппендик.

— Обученный и обстрелянный — громким голосом заявил старшина. Вероятно, сам он считал, что шепчет заговорщицки. Лейтенант кивнул. Грань между обученными и необученными была видна любому вояке.

Потому как необученные делятся обычно на два типа (третий — это те, кто учится, но их мало). И первые впадают в страх и ступор и всего боятся. А вторые прутся напролом.

И по результатам боя, первые, увидев в какое мясо замесили вторых, впадают в состояние зомби, и иногда идут напролом дабы скорее все кончилось, а вторые переходят на место первых и начинают панически и иррационально бояться.

Потом постепенно привыкают. Если останутся живы.

Это и есть те самые «обстрелянные бойцы». Они ничем не лучше остальных, кроме того что уже прошли эти стадии. Так же ничего не умеют, но первые немного охолонули, а вторые устали бояться. И с ними можно как с людьми обсуждать что-то, ставить задачи, учить и так далее. Ничем более «повоевавшие» от «не воевавших» не отличаются.

Вот обученные, на учениях хлебнувшие всего чего надо — могут обойтись фактически сразу без этого всего. Буквально любой «первый бой» и то часто формально. Потому что натасканы, знают, что делать и когда.

Для этого в армии и учат. Самому Поппендику на офицерских занятиях

это все объясняли вполне научно с точки зрения химического вещества адреналина и какого-то там неадреналина. Но это он все равно не понял и не запомнил.

— Достойно вести себя, когда судьба благоприятствует, труднее, чем когда она враждебна — выспренне заявил старшина, не оставляя бесполезных попыток прочистить себе отбитые уши. И добавил уже нормальным тоном, что соединить ходами здания не получается — стенки капитальные, надо рвать толом, но сейчас старичье забилось по всем щелям и взрывами обязательно кого-нибудь из этих тараканов покалечит. А сводная рота и так уже потеряла два десятка сопляков в подорванных домах.

Над головой что-то тошнотворно грохнуло и затрещало. Поневоле пригнулись. Посыпалась всякая ерунда сверху.

— Этажом выше. Танк — поставил точный диагноз случившемуся гауптфельдфебель.

Поппендик не успел ответить, а потом уже оставалось только головой кивнуть — сам расслышал в трескотне и пальбе звенящий выстрел танковой пушки и тут же гром взрыва где-то наверху.

— Он сквозь скелет лупит! — крикнул напарнику. Тот кивнул. Два подорванных дома — трехэтажные, нелепые, неправильной формы в плане — теснились словно на островке между трех улиц, по-средневековому узких и кривых. Теперь пристроившиеся за ними Иваны лупили в пустые оконные проемы навылет — и достать чертов танк было нечем. Для фаустпатронов — далеко, а от пушек закрывают остовы домов.

— Господин лейтенант, вас вызывает к себе гефольгшафтсфюрер Кучер! — заявил оказавшийся рядом малец из гитлерюгенда. Запыленный, но бравый маленький оловянный солдатик.

— Он смертельно ранен? Ему оторвало ноги? — уточнил несколько удивленный таким пассажем Поппендик.

— Нннет! — растерянно ответил сопляк.

Старшина старательно высморкался на заваленный всяким хламом пол. Выразительно получилось. Нет, ну это уже предел нахальства и нарушения субординации!

— Дружище, возьми пару зольдат и приведи сюда этого утырка! Если будет сопротивляться — разрешаю применить силу! — рявкнул лейтенант и мальчишка вздрогнул от рыка. Ну да, нет настоящей казарменной выучки.

— Будет выполнено, командир! — шикарно козырнул приятель, показав весь лоск прусской строевой выучки, ловко сцапал мальчишку за шиворот и заорал раненым оленем, призывая подчиненных.

Кучера приволокли через пять минут — без синяков на бледном, испуганном лице, но страдальчески морщившегося и придерживавшего локтем бок.

— Это что за хамство? Вы немец или поляк? Вы понимаете саму суть субординации? — напустился на него взвинченный лейтенант.