— Там много пыли. От штукатурки, от кирпичей и она отовсюду и везде. И летает когда все крутится, и лежит как снег потом. Вместе с пеплом. Много всякого под ногами. Люди же жили и все их добро, целое и битое, рваное и поломанное — все тут. Все мебеля, все бебехи — кучами и развалами. Постоянно потому рикошеты дурные. Гранаты при броске скачут, как попало, и кстати работают тоже чорти как, взрывная волна штука интересная, а в лабиринтах городских она и совсем себя странно ведет. С моего бойца штаны сорвало — одни лоскутки остались на поясе да на щиколотках, а сам целехонький, хотя колотушка прямо под ногами бахнула. Ни царапинки! А в другой комнате через коридорчик — у двоих тяжелая контузия, оглохли и рвало их потом долго. Еще большой расход боеприпасов, ибо постоянно стреляют беспокоящим и самое стремное, если вдруг тишина.
— Почему? — спросил комвзода.
— Так слышно плохо, по слою пыли можно тихо передвигаться, а все полуоглохшие и в тишине начинается психование, что вот-вот где-то кто-то обойдет и подкрадется, бо обойти часто можно всячески. Вот чего еще запомни и своим скажи — если заняли помещение — то всех вражин, что там валяются, надо проверить. Если не дураки то непременно всех добивают, ибо контуженных и потерявших сознание много бывает, и в спину пальнуть могут. И палят. Старшину у нас так застрелили, только термос и загремел, по этому звуку догадались, что неладно что-то стряслось. Сам без звука повалился. Так-то на выстрелы-то уже и внимания не обращаешь — поморщившись, допил кофе.
— Все стреляют? — грустно усмехнулся младший лейтенант.
— А то ж! Да ну и мажут все отчаянно, даже в упор, ибо стреляют как попало. Там же нос к носу зачастую. Но тут надо вертеться юлой, а голову не терять. Если кто-то безбашенный или позиция удобная и безопасная, то может, хорошо целясь, навалить немало народу, почти как в фильмах — подтвердил матерый Бондарь. Подумал и добавил:
— Еще и снайпера, не как в кино, а стреляют сиииильно из тыла. Потому лучше по открытым участком — галопом бежать, чтоб целиться времени не было по тебе.
— Этак аллюром три креста?
— Не. Еще быстрее. Четыре креста, а если жить охота — так и все пять. А в пиковый момент — так шесть и восемь! До десяти доходило, как прижмет!
Оба посмеялись тихо над незатейливой шуточкой.
— Вам спасибо за науку! — искренне сказал мамлей.
— Будь ласка! Ведь тебе тоже людей учить придется, так что — все мы друг друга учим. Меня тоже учили, начальник у меня — у, начитанный был. Шпарил, как по писанному. И в драке — толковый. Все думали, что бесшабашный — а у него всегда был точный расчет! С сихологией!
— Психологией? — поднял бровки домиком комвзвода.
— Ну, а я как говорю? Я так и говорю. Он врага чуял и понимал, что тот думает. На том и ловил. Потому и жив был, что врага успевал укокошить.
— А сейчас он где? — спросил комвозода и тут же как-то поморщился, ожидая неприятного ответа на свой поспешный вопрос. Но любопытство сошло с рук.
— В тыл отправили. Вас учить. Уже год, считай, такая метода пошла — как себя на фронте проявил — давай его в тыл, молодежь растить…
— А мы, значит за них тут…
— Ну если он вас таких красивых еще и навстобурчит как надо, так и нам на фронте польза. А то такие неуки приходили бывало — пока не в ИПТАбре был — хоть плачь! И уж всяко моего командира крысой трусливой не назовешь. Мужчина во всех смыслах! Что смотришь? — внимательно глянул комбат на смутившегося подчиненного.
— Я насчет крыс не понял…
Капитан потянулся к своей шикарной планшетке. Достал аккуратно сложенный листок бумаги, развернул. Ровный, красивый почерк…
— Вот, читай и проникайся. Командир мой на память мне оставил:
Племя, заключающее в себе большое число членов, которые наделены высоко развитым чувством патриотизма, верности, послушания, храбрости и участия к другим, — членов, которые всегда готовы помогать друг другу и жертвовать собой для общей пользы, — должно одержать верх над большинством других племен, а это и будет естественный отбор.
Чарльз Дарвин «Происхождение человека и половой подбор»
— Это тот Дарвин сказал? — удивился младший.
— Он самый! — важно подтвердил Бондарь, хотя больше Дарвинов он не знал, да и про этого-то рассказал перед отъездом Афанасьев. Сама мысль капитану сильно понравилась. Тогда он и сказанул на прощание — что в людском обществе по его мнению есть люди, а есть крысы.