— Нет, не понос. Просто крутило — вертело в брюхе. А кого-то наоборот в жар кидает, другой зевать начинает, у того зубы прихватывает, кто ссытся каждые пять минут, словно у него краник сорвало, а кто и да, с поносом. Но чует человек, когда его собираются убить всерьез. По-разному выражается, но чуют люди.
— Ангел — хранитель намекает, что против снарядов не умеет…
— Сказано все точно, только тогда не было «сталинских органов» — добавил Гусь.
— Бывает еще на войне, что просто — не повезло. Удача — ветреная девчонка, не успеешь задрать ей юбку — так убежит, хлестнув тебя подолом по морде — философски заметил очкарик.
— Моему отцу отчекрыжили пальцы на ногах. «Окопная стопа». Но он считал, что ему повезло. А у Гуся старикан тоже считает, что дешево отделался, по сравнении с теми камарадами, которых барабанный огонь перемешал с землей — пожал плечами Поппендик.
— А твой папенька был на фронте? — спросил каким — то вялым и тусклым тоном своего неприятеля водитель.
— Конечно. Пошел добровольцем в первую неделю войны — немного удивленно ответил заряжающий.
— В штабе, само себе разумеется? Или на дальнобойных ворчунах?
— Нет, сначала техником, потом авиатором — не моргнув глазом, ответил очкарик, невозмутимо намазывая себе на подчерствевший кусок хлеба «масло для героев», как иронично назывался в вермахте маргарин.
— Ну, естественно… Не ранен?
— Обгорел один раз — вздохнул заряжающий и неторопливо откусил кусочек хлеба.
— Подбили? — настырно, словно пьяный, продолжил вопрошать Гусь.
— Нет, закоротило новомодное электрическое обогревание летного костюма и шлема. Пока посадил свой «Фоккер» — получил ожоги. А почему тебя это интересует? — внимательно посмотрел на странно ведущего себя водителя сын бонзы.
— Да так… Твой папаша из богатой семьи. Вот и вся удача. А мой старикан — из крестьян. Твой, понятно, идет в привилегированные войска, а мой в пехоту. Твоему обожгло электричеством задницу, а моему оторвало осколком нос и глаз вытек. Вот тебе и вся удача. У кого толще кошелек — тому и Фортуна — зло сказал водитель. И еще больше разозлился, увидев снисходительную тихую улыбку оппонента.
— Не скаль зубы. Мы и так видим, что у тебя супердуперпаста и вся косметика дорогущая, разумеется твой тыловой папаша может позволить тебе иметь все самое новое и полезное — и зубная паста с радием и пудра твоя французская тоже и мыло с радием, чертовы золотые фазаны… — понесло по ухабам разъярившегося на пустом месте Гуся.
Командир танка, наводчик и радист оторвались от скудного завтрака и удивленно вытаращились на взбесившегося водителя. Вчера он был совершенно нормален, а сегодня сорвался с нарезки.
— Да, три франка за грамм — спокойно заметил, блеснув стеклышками очков, заряжающий и с интересом исследователя уставился на бушующего сослуживца.
— Вот! Три франка! На такие деньги моя семья жила бы две недели! А еще у отца все время слезилась глазница выбитого глаза, текли вечные сопли и слюни из дырки от носа, на добротную маску из меди с эмалью денег не было, а дешевые из папье — маше размокали мигом… И он ходил дома без маски, а я и сейчас вздрагиваю, как мне его морда развороченная приснится! Три франка! Это ж куча марок! Я помню, какая была инфляция, миллиарды и миллионы марок! А мы на одной картошке жили, черти бы тебя драли с твоим радиевым мылом! Штаны — заплата на заплате!
— Зато тебе по приказу бесплатно выдают первитин, а мне — нет — спокойно, и все так же с заинтересованностью ученого исследователя глядя на водителя, напомнил очкарик.
— А, завидуешь? Все вы, жирные коты, ненавидите фюрера и немецкий народ! Он, наш фюрер, сделал нас равными, вот вас и корчит! Не хотите быть, как мы. Ничего, мы еще засунем вам в жопу ваше радиевое французское мыло, узнаете, каково это — считать каждый пфенниг и спать все время в холодрыге, словно под Москвой, потому как топить нечем! — взбешенный Гусь зло швырнул в сторону пустую кружку и стремительно пошел прочь.
— Что это на него накатило? — искренне удивился наводчик, от удивления пролив себе на штаны тепловатый кофе. Выругался, стряхивая мокрядь с промасленных портков.
Поппендик пожал плечами. Нищее голодное детство встало перед глазами и поневоле он поежился. Он не одобрил скандал в экипаже, как командир танка, но в глубине души сочувствовал водителю, прекрасно помнил как паршиво жилось соседям, даже тем у кого отцы вернулись с фронта более — менее целыми, а инвалидам было куда тяжелее. Империя рухнула, пособия калекам обесценились моментально, деньги превратились в бумажки, работы не было никакой, нищета, беспросветная нищета, унизительная и разрушающая, постоянный голод в урчащем животе. Гусь был постарше, он полной меркой отхватил. И да, самого фельдфебеля тоже раздражали барские привычки заряжающего.
— Вообще-то хорошему знакомому моего отца сделали пластическую операцию при помощи этих новомодных стеблей, лицо восстановили, не красавец получился, но терпимо, лошади не шарахались уже, дамочки от ужаса не писались и дети в обморок не падали — пожал плечами невозмутимый очкарик.