Края мира размываются, пока я наблюдаю за тем, как он бесконечно долго кружит Аву. Они не останавливаются, когда останавливается пластинка. И тут я все понимаю, хоть где-то в глубине души и так это знала.
Они трахаются.
Ну конечно же. У них был секс.
32
– Конечно, мы трахаемся, – фыркает она на следующий день. – Тебе что, двенадцать?
Мы сидим у нее на крыше. Небо раскинулось над нами серым шифером. Она смотрит на меня так, словно и правда хочет, чтобы я ответила, двенадцать мне или нет. Потому что именно столько лет должно быть человеку, который шепотом спрашивает у взрослой женщины: «Так вы с ним… ну, это?»
–
Это слово бьет меня, точно пощечина, и похоже, что ее отметина проступает у меня на лице. Ой, не смотри на меня в таком ужасе, говорит она. Я говорю, что я не в ужасе, и тогда она говорит – видела бы ты свое лицо. А видно его
– Как спалось, Саманта? – спросил он меня сегодня утром, и, не дожидаясь ответа, чмокнул в нос, после чего поцеловал Аву – в губы, в шею, в ухо, в плечо, снова в губы, в другое ухо, снова в шею.
А потом просто ушел. Неизвестно куда. Кстати, очень интересно, куда он все время ходит?
– В какой он группе на моем факультете? – спросила я у Авы.
– Откуда мне знать? Я за ним не слежу. Я тебе не одна из этих куриц.
Я разглядываю лоскутки травы, пробивающиеся сквозь снег на лужайке внизу. Усыпанные набухшими почками ветки, роняющие талую воду. Воздух напоен сладким, упоительным ароматом цветения, как будто все растения вокруг занимаются сексом. У меня в голове все плывет, пока Ава рассказывает, как они начали трахаться. Тогда она думала, что я умерла, или что меня втянули в свою секту «курицы». Она была разбита и одинока, но пыталась простить меня, потому что я перестала быть самой собой, от меня осталась лишь тень меня прежней. И тут нарисовался он, начал интересоваться насчет жилья, хоть она и не давала рекламу. Просто возник из ниоткуда. Хулиган с превосходным музыкальным вкусом. Да еще и отличный художник. Не то чтобы она точно знала, чем он там занимается. Об этом он не рассказывает. И становится очень серьезным, когда спрашиваешь. Прямо как кое-кто другой. Хотя неважно. Она уверена, что проект просто бомба. О, а еще он бесподобно готовит, но я и сама должна была в этом убедиться вчера, разве нет?
– Да, – киваю я.
Кивок – странная вещь, если задуматься. Ты просто раскачиваешь голову на шейных позвонках взад-вперед.
– Да что с тобой такое, Хмурая?
– Со мной все в порядке. Ты о чем?
– Ты просто… странно себя ведешь. Не знаю.
– Странно? Я не странная, – трясу головой я. Нет уж, странная тут точно не я. – Я просто… понимаешь, немного беспокоюсь, – я даже не могу заставить себя в этот момент посмотреть ей в глаза.
Вместо этого я смотрю на енотцев. Они глядят на меня так, словно хотят, чтобы я ей во всем призналась.
– Беспокоишься, – повторяет она так, словно это очень странное и подозрительное слово.
Но я все равно не отступаю.
– Просто он кажется очень… напористым.
Она внезапно расплывается в улыбке, словно я только что, не сходя с этой крыши, достала Макса из шляпы и поставила перед ней.
– Это мне в нем и нравится, – говорит она. – Он…