Зайка

Его звериная тень взбирается по стене. Рогатая, мохнатая, клыкастая. Тени Любимых тоже были рогатыми? Не помню такого. Как Ава этого не замечает? Но она и правда не замечает. Совсем. Она смотрит на него с другого конца стола, подпирая голову кружевным кулачком. Сигарета обратилась в пепел между ее пальцев. Она так очарована, словно он Жак Брель[61] или, может, Люкс Интериор, готовый спеть ее любимую песню про Амстердам или про наркотики. Верит ему, когда он говорит ей, что тоже мечтает сравнять Уоррен с землей. Он тоже питает слабость к The Cramps, Скотту Уолкеру[62] и французской музыке шестидесятых, а также партитурам Генри Манчини[63]. О, и еще он просто обожает танцевать. Особенно танго.

Я захлебываюсь чувством вины за все происходящее. Меня душит морально-этический аспект. Нельзя же просто сидеть и наблюдать за тем, как твоя подружка влюбляется в мужезверя, которого породила твоя же фантазия, и ничего не говорить. Просто нельзя. Вот так сидеть и молчать? Это неправильно. Неправильно в стольких смыслах. Я должна ей что-то сказать. Я должна…

– …выпить еще вина, Саманта?

– Да, пожалуйста.

Он пытается меня напоить, это очевидно. Я наблюдаю за тем, как он подливает нам вина. Снова, снова и снова. Улыбается мне. Он такой воспитанный и обходительный. Может, он все-таки и не мой. Может, я все же ошиблась? Ведь кролики не едят других кроликов. Даже вина не пьют. У кроликов нет дымки в глазах, а в лицах нет этих острых волчьих черт. Да нет, он не может быть моим. Но блеск в его глазах говорит об обратном. И эта кривая ухмылка. Он знает, как знает и то, почему всякий раз, когда я смотрю на него, я вынуждена отводить взгляд. Потому что смотреть на него – это все равно что смотреть в черное зеркало, проваливаться в сон наяву.

Весь этот ужин с ним и с Авой напоминает бесконечное дежавю. Я точно знаю, в какой момент он наклонится к ней и заглянет ей в глаза пристальным мужским взглядом, от которого у меня всегда вспыхивают щеки. Или когда, наоборот, откинется на спинку стула и кивнет, соглашаясь со всем, что бы она ни сказала. Или когда он скажет: «Да», «Именно», «Я тоже», «О, и у меня так же!»

Телефон вибрирует у меня на коленях, как и весь день. Почему именно сейчас, после нескольких недель молчания? Чего они хотят?

«Зайка, тебя в последнее время совсем не видно в кампусе!»

«Пожалуйста, приходи к нам на коктейль».

«О нет, Зайка, ты все еще больна? Могу я принести тебе супчик? Или сок? Пиши в любое время!»

«Зайка, ну где ты там?»

«?»

– Что это за звук, это твой телефон, Саманта?

– Нет.

Я точно знаю, как долго он будет смеяться над шуткой, которую она только что рассказала, – ха-ха-ха, какая она забавная, – прежде чем скажет свою. Довольно тупую. Мне от нее неловко, потому что так, скорее всего, пошутила бы я сама. И Ава над такой шуткой ни за что не стала бы смеяться. Так что ты проиграл, дружок.

Но Ава смеется. Ха-ха-ха! Ты думаешь, что это смешно! Слышала, Саманта?

– Ага.

Я точно знаю, в какой момент его «топор» на шее блеснет в свете свечей с другого конца стола. Словно напоминание о том, что он может быть опасен. Что я должна сохранять бдительность. Что я…

– Не притронулась к кролику, – замечает он.

– Разве? – я смотрю на свою тарелку.

Он положил мне голову кролика, которую зажарил вместе с тушкой. Подарок от шефа. Я пристально смотрю в его невидящую пустую глазницу. Он словно молча упрекает меня: Саманта. Ты должна ей все рассказать.

– Земля вызывает Саманту, – повышает голос Ава. – Все в порядке?

– Что? Да. Все хорошо.

– Опять в своем мире?

– Да, – улыбаюсь я. – Именно так.

– Саманта писатель, – говорит она Максу.

Тот разглядывает меня поверх кроличьего бедрышка, которое только что с хрустом выдрал из тушки. Как будто он и сам не знает.

– Вот как? Ничего себе. И о чем же ты пишешь, Саманта?

Что меня пугает в нем больше всего – черты его лица постоянно меняются. Иногда в нем проступает уличный пожиратель огня из Эдинбурга. Иногда – парень в серебристой рубашке и с белыми шипастыми волосами из ночного клуба, ну тот, который целовался как бог.

– Хмурая?

А вот одинокий волк, которого я видела в детстве в зоопарке, куда ходила с Элис. Я смотрела на его жилистое поджарое тело, как он неподвижно сидит под согнутым ветром деревом, и думала, что он будет делать, если его выпустить на свободу? Всё, возбужденно ответила мне тогда Элис.

– Хму-урая?