Зайка

Когда я просыпаюсь, ее имя вырывается из моей груди холодным туманом. Я паникую. Выбегаю в остывший ледяной коридор, зову ее. Иногда найти ее сразу не получается, и тогда мое сердце начинает стучать как сумасшедшее и мне становится трудно дышать. Но в итоге я ее всегда нахожу. Она лежит на ковре, свернувшись как эмбрион, прижав к себе руки и ноги, напоминая птичку-оригами. Мне никогда особо не нравились кровати. Иногда она не спит, и я застаю ее за подбрасыванием сладкого картофеля в печку. Она варит вьетнамский кофе и разливает его по тонким стеклянным кружкам из маленькой железной турки. Или сидит за столом и рисует картину того, как мы с ней сражаемся с нашими многочисленными врагами. А потом поднимает голову, замечает меня и улыбается:

– Доброе утро, соня.

– Доброе.

Я не спрашиваю ее: «А как там работа?» Она не спрашивает: «Разве тебе не надо на учебу?» Да и зачем? Это же последний год. Хотя мы очень надеемся, что вы, девочки, будете время от времени появляться на лекциях и семинарах, посещать разные мероприятия, Demitasse и творческие вечера, чтения, принимать участие в разных университетских активностях, потому что учебный процесс проходит не только в стенах аудиторий. Да пошли вы. Вместо всего этого я сижу с Авой за столом. Пишу. И впервые за долгое время у меня это по-настоящему получается. Мне пишется. Легко и приятно. Поверить не могу! Наверное, все дело в ней, рядом с ней все легко. Все наполняется удовольствием. Это пугает. И вполне может быть, говорит о чем-то очень плохом. Но мне наплевать. По крайней мере ко мне вернулось то, что, я боялась, навсегда потеряла, или случайно раздавила, или оно само с отвращением меня покинуло. Однако вот оно, здесь, живое, оно никуда не пропало, так же как и она. Сидит со мной за одним столом.

Мы работаем, страдаем ерундой, едим и танцуем днями напролет, пока наконец без сил не валимся на ковер у камина. Закрываем глаза, слушаем, как фолк-певица поет про одиночество и еще про белку. Ту, которая исчезла однажды в ночи, покинула ее и больше не возвращалась. Мы слушаем ее глубокий одинокий голос, плаваем в нем и тонем, как в теплой ванне.

* * *

И никаких следов парня из автобуса. Действительно ли он был моим кроликом? Я начинаю думать, что просто выдумала его. Наверное, я все-таки взяла у Ионы таблетку перед тем, как уйти от Фоско. И выдумала себе белого кролика, который привел меня к Аве. Иногда меня так и подмывает спросить ее, не видела ли ты в округе парня с татуировкой топора на шее? Высокого. В черном пальто. С букетом ворованных цветов. Но каждый раз меня что-то останавливает. Я открываю рот и сразу же закрываю. Скольжу взглядом по комнате, дому и миру, где есть только двое, я и она, и кладу голову ей на плечо. Закрываю глаза. И пусть ночь снова сменится рассветом. Пусть снег идет без конца, так, словно кто-то задумал нас под ним похоронить. И пусть. Пожалуйста, хороните. Меня это вполне устраивает.

Но однажды ночью сверху доносится громкий скрип.

Что это за звук?

Я смотрю на Аву. Та в ответ лишь пожимает плечами. Мне кажется, что сейчас она поддразнит меня и скажет, что это пришел Ктулху, но она говорит:

– А! Это Макс, наверное.

– Макс?

– Мой постоялец. Переехал сюда после того, как ты ушла.

– Наверх? Сюда, в этот дом? А почему я не…

– Он пропадает целыми днями, приходит очень поздно. Надеюсь, мы не слишком шумели и не разбудили его.

– Шумели? О чем ты?

– Ну вот, помяни черта, – вздыхает Ава.

* * *

И вот он появляется в дверях гостиной. Стоит так, словно всегда здесь был. Усмехается, прямо как в голубом салоне автобуса. Татуировка-топор черно поблескивает на шее. Волосы хулиганисто растрепаны. Глаза – неуловимый дым. Так, значит, он мне не приснился.

Не-а, отвечает мне его взгляд. Не приснился. Совершенно точно. И словно в доказательство этого Ава подходит к нему, и он ее целует. Засасывает. Очень эротично. Так, что становится ясно – они делали это и раньше. И вот, наконец, он отстраняется и смотрит на меня. Его ровные, правильные губы измазаны «Опасной Леди». Длинные руки обнимают ее тело, трогают его так запросто, словно уже хорошо знакомы со всеми его изгибами.

– Здравствуй, Саманта.

30