Зайка

– А для чего я остаюсь?

Они не отвечают и молча натягивают на головы заячьи маски – точно такие же, как та, которую они заставили надеть и меня. С ушками и усами. Из прорезей выглядывают их блестящие глаза.

– Какого мальчика делаем сегодня? – спрашивает одна из заячьих масок.

Счастливая заячья улыбка неподвижно приклеена к мордочке.

– Мальчика? – возмущается другая. – Зайка, ну мы ведь это уже обсуждали. Не надо вешать на них такие банальные ярлыки – «мальчики».

Прямо вижу, как она кривится под маской, выплевывая это слово. Мальчик. Как будто это тупая игрушка или мерзкий на вкус суп.

– Прости. Напомни, как мы их называем? – одна маска поворачивается к другой, глядя на нее большими невинными глазами в оперении пушистых наращенных ресниц.

– Ну а кто они, по-твоему? Интертекстуальные вместилища. Плоды. Гибриды.

– А я думала, мы называем их Черновиками.

– Пожалуйста, давайте уже продолжать. Мне скучно и хочется секса.

Я смотрю, как они подступают ближе, образуя более плотный круг. Как берутся за руки. Желание поднимается во мне горячей красной волной. Подождите. Я тоже хочу в круг. Я, я! Я беру себя за руку и пытаюсь образовать круг, не вставая из кресла.

– Зайка, сиди тихонько.

Я застываю, прямо как радуга у меня над головой. Я неподвижна, как дерево. Наблюдаю, как они закрывают свои красивые глаза. Я тоже закрываю, но все равно почему-то все вижу. Комната погружается в жутковатую тишину, еще более глубокую, чем моя, радужная.

Они начинают нараспев произносить какие-то неразборчивые слова. От этого мой внутренний пони начинает гарцевать и бить копытцами. Мне кажется, что окна вот-вот разобьются, а потолочный вентилятор упадет им на голову. Но ничего не происходит, причем довольно долго. Фильм идет. Эдит поет. Игрушечная невеста по-прежнему лежит в лужице фальшивой книжной крови.

Они смотрят на кролика, подергивающего ушами в центре комнаты.

Одна из них покашливает под дешевой кроличьей маской с такими ярко-розовыми щечками, что кажется, будто кролик нанес себе румяна. Другая вздыхает. Как тупо. Все происходящее начинает казаться очень глупым.

Прямо как тогда, когда мы с моей лучшей подружкой Алисой сидели над спиритической доской, используя мой школьный треугольник в качестве указателя. Проторчали несколько часов, пока в дверь не постучалась моя мама. Все, девочки, сдавайтесь, крикнула она.

И тут свет в комнате неожиданно гаснет. В окно врывается ветер, занавески охватывает огонь. А кролика разрывает на куски.

* * *

Я не понимаю, что кричу, пока Кира не влепляет мне пощечину. Это успокаивает, но губы болят – так широко я раскрывала рот, когда кричала. Нечто кровавое неистово трясется у меня на коленях. Это мои же руки, все в крови взорвавшегося кролика. И не только крови. Я вижу его куски. Мокрые, трясущиеся, как желе, они липнут к одежде и к коже. Мне хочется сорваться с места и убежать, визжа не своим голосом, но я не могу сдвинуться с места и сижу, как приклеенная. Мой рот растянут в жуткой улыбке. Зайки тоже все в крови и ошметках кролика. От корней блестящих волос до сверкающих туфелек. Но никто из них не кричит и не убегает. Они стоят так тихо, словно чего-то ждут. Кто-то бросает взгляд на часы.

И тут раздается стук в дверь. О-оу! Кто бы это мог быть?

Они смотрят друг на друга сквозь прорези в маске.

– Кира, – просит Кэролайн.

– Что?! Я в прошлый раз это делала!

Никто ничего не говорит. Я плотно сжимаю губы.

– Не понимаю, почему всегда я должна это делать, – протестует Кира. – И костюм я, и это! Я не понимаю!

Они все смотрят на Элеанор в поисках подтверждения, поддержки, какого-то решения, но… Ее глаза в прорезях маски блаженно закрыты – так, словно она медитирует. Виктория уже сняла свою маску. Она жует жвачку с таким видом, словно не произошло ничего необычного, и это не она, а кто-то другой стоит весь в кроличьих потрохах.

– Ладно! Я открою, – говорит Кэролайн и встает.

Снимает заячью маску и фартук. Разглаживает платье. Смотрится в забрызганное кровью зеркало и взбивает волосы так, что они становятся пышнее и наливаются смеющимся светом. Она настоящая фея, щебечет мой внутренний гарцующий пони. Скажи, Саманта? Да, шепчу я, глядя на все происходящее с далеких-далеких облаков, сквозь радугу, оттуда, куда унесли меня «Тик Таки». Я парю в бескрайних небесных просторах и смотрю, как Кира тянется к стоящему в углу топору. Она даже не смотрит на него, просто кладет на него руку, не сводя взгляда с двери.

– А потом можно в «Пинкберри»[37], – говорит она.

Виктория и Элеанор медленно кивают. Я тоже. Ах, «Пинкберри», какая прелестная идея.