Зайка

А затем в комнату заходит Кэролайн и за руку, словно мартышку, ведет за собой очень красивого мужчину. Он и идет, как обезьянка, весело замечаю я, разглядывая его сквозь марево «Тик-Така». Так же сутулится. Руки свисают ниже туловища. Но все же он определенно красив, если не считать несколько отвисшей заячьей губы. Она портит его лицо так же, как лопнувшая струна – инструмент. На нем темно-синий костюм и светло-голубая рубашка – такого же цвета, что и глаза. На руках – черные кожаные перчатки.

У меня вырывается рваный вздох. О боже, боже, бо…

– Девочки, – говорит Кэролайн, – это Одиссей.

– Привет, – прокатывается по комнате.

Я чувствую, как мои губы тоже двигаются – в унисон с их, жирными от блеска и блестящими.

– Одиссей только что рассказывал мне, как ему нравятся фильмы Феллини и романы Пруста. Кроме того, он настоящий знаток эротизма Барта, а его родной язык – французский, – говорит Кэролайн, подергивая его за крепкую мускулистую руку, как за нитку марионетки. – N’est-ce pas?[38]

Он смотрит на нее, а затем на всех нас своими большими, голубыми, ничего не понимающими глазами. Открывает свой некрасивый рот. И издает ужасный крик.

Зайки тут же зажимают уши ладонями. Я хочу сделать то же самое, но не могу найти свои руки, поэтому просто сижу и наблюдаю.

– Кира! – кричит Кэролайн, закрывая уши ладонями.

Но Кира не обращает на нее внимания. Она сидит, скрестив руки на груди, и смотрит прямо перед собой. Топор лежит на полу рядом с ней.

– КИРА! – кричит Кэролайн. – Давай!

– Мне кажется, что пора кому-нибудь из вас в кои-то веки сделать грязную работу, – уперто говорит Кира.

– ЛАДНО! – не выдерживает Виктория и хватает с пола топор.

– Venez avec moi[39], – успокаивающе говорит она Одиссею, пытаясь перекрыть его визг. – Ici, ici, dans la salle de bain[40].

Она берет его за руку и ведет за собой в маленькую ванную. Он идет, не прекращая вопить. Дверь закрывается, и крик становится громче и беспорядочнее.

Не волнуйся, Зайка, говорят они, поглаживая меня по рукам, которые они, в отличие от меня, находят легко. Первый блин комом, это же просто Черновик. Это все часть Творчества. Иногда приходится убивать своих любимых, понимаешь, о чем мы? Кстати, иногда мы так и зовем их. Любимыми.

Убивать?

Виктория выходит из ванной одна. Точнее, выскакивает, и быстро закрывает за собой дверь. Я вглядываюсь сквозь прорези, но не вижу ни ванной, ни парня. Только Викторию, покрытую свежей кровью, зажимающую рот ладонями.

– Мне кажется, я облажалась, – шепчет она.

– В каком смысле «облажалась»? – спрашивает Кира.

В этот момент из ванной с ревом вырывается какая-то тварь. Человеческий зверь. Мужчина, покрытый мехом, с длинными, хлопающими ушами. В темно-синем костюме. Из его мохнатого плеча торчит топор, кровь фонтаном хлещет из раны. Он с визгом проносится под радугой, мимо меня – я хватаюсь за кресло, мне хочется орать от ужаса, но наружу вырывается лишь истерический смех. Он бьет из меня ручьем, его воды сверкают на солнце.

– Зайка, в ведро! В ведро!

Я корчусь над ведром, но поверх него вижу, как Кэролайн неодобрительно качает головой и гневно смотрит на Киру, а та вздыхает и закатывает глаза. Человек-кроль, топая, бегает вокруг них. Кира медленно поднимается и подходит к стене. Достает из-за комода еще один топор. Медленно приближается к зверю, который теперь корчится на полу и всхлипывает. Она высоко заносит топор над головой.

Я жмурюсь. Трясу головой.

Нет.

Нет-нет-нет-нет-нет…

Раздается громкий хруст, отдающийся болью у меня в затылке. А затем – тяжелый глухой удар. Шорох. Жуткий, медленный, словно по полу медленно волокут что-то тяжелое. А затем – звук захлопнувшейся двери.

Когда я открываю глаза, вижу Киру. Она стоит, привалившись спиной к двери в ванную комнату, сжимая топор в маленькой слабой ручонке. Вся в блестящей алой крови – точно невеста из этой их книжки. Она кажется такой маленькой – никогда ее такой не видела. На бледном кукольном личике застыла маска скорби.

– Девочки, я больше не могу постоянно это делать. У меня скоро кошмары начнутся, вот правда.

Кэролайн кивает и обнимает ее. Кира начинает тихонько всхлипывать.

– Зайка, это твой дар. Ты такая храбрая. Я люблю тебя.

– И я тебя, Зайка.

Я смотрю, как они обнимаются, все еще облепленные кроличьими потрохами. Розовые тела в обрамлении прорезей моей маски. Как мило, думаю я. Какие они славные.

И вот, наконец, Элеанор выходит вперед.

– Итак, – говорит она. – Мысли? Отзывы?

– Я думаю, в следующий раз нам нужно постараться сделать его более правдоподобным. В фишку с французским я не поверила. Но, мне кажется, это быстро решается. Можно попробовать добавить что-нибудь простое, шарф, например.

– Мне не хватило сложности и глубины, какой-нибудь гамлетовской мрачности. И еще можно добавить больше гордости?