«Зайцем» на Парнас

— Я работаю, — басовито прогудел голос. — А что у вас?

Почему я никогда не бываю подготовлен к неожиданностям? Забью себе заранее что-нибудь в голову и не сомневаюсь, что именно так и должно случиться. Я убедил себя, что Углонов должен был сказать: «Авдеев? Пожалуйста, пожалуйста, рад вас видеть. Давненько не показывались. Трудились в деревне? Это хорошо. Получил ваш рассказ: растете, дорогой. Приезжайте, есть о чем побеседовать. Потом пообедаем, я вас давно собираюсь угостить».

Когда же у меня все выходит совсем по-другому, то я коченею, как деревенский простофиля перед фокусником. Мозг начисто отключается, оставив одну какую-нибудь никчемушную мыслишку, да и та ворочается, как рак в тине. Откуда и какие надо было взять слова, чтобы уговорить Углонова на встречу?

— Мне, Илларион Мартынович, хотелось бы потолковать насчет рассказа, — растерянно забормотал я. — Может, помните, в январе я вам присылал? Вы тогда не ответили, наверно, были сильно заняты. Хотелось бы узнать ваше мнение.

В том, что рассказ Углонову понравился, я ни минуты не сомневался: мне он очень нравился. Примет ли он его в «Новый мир» — вот что меня волновало. Журнал солиднейший, напечататься в нем — значит получить признание. Портфель его наверняка забит произведениями знаменитостей, и без поддержки члена редколлегии начинающему автору протиснуться туда трудней, чем кролику залезть на дерево.

— Да. Я действительно весьма занят, — бубнил и пришептывал в трубке измененный мембраной голос Углонова. — Сдавал роман… Работал с редактором… Но ваш рассказ я все же прочитал.

Это лишь мне и было надо. Я моментально приободрился, наконец нащупав между нами крепкую нить и понимая, что мне нужно хвататься за нее обеими руками. Проговорил шутливым тоном человека, уже вполне уверенного во внимании собеседника:

— Не зря, значит, я приехал из деревни. Как чувствовал. Интересно будет узнать…

— Рассказ очень беспомощный, — не дав мне кончить, обрушился из трубки бас Углонова. Я замолчал будто на меня опрокинули целую бочку ледяной воды. — Рассказ весь рассыпается. Фигуры красноармейцев безжизненны. Я же вам объяснял, Авдеев, как строить сюжет. У вас про ворье лучше получалось. Почему вы взялись за тему о гражданской войне? Разве она вам знакома? Вашу рукопись я тогда же с запиской передал в «Советскую литературу» и считал, что вам ее давно отослали.

Я вдруг почувствовал тяжесть телефонной трубки, словно в ней был пуд весу, ощутил ухом мертвое ледяное жжение металла. Все рухнуло? Конец? Но почему-то по-прежнему развязно, тем же веселым, бодреньким голосом проговорил:

— Они мне ничего не пересылали. Узнаю стиль «Советской литературы». Там не только рукопись — живого автора затеряют.

Очевидно, Углонов никак не ожидал такого ответа. Да я и сам его от себя не ожидал и совершенно не знаю, как он сорвался с губ. Не хватало еще хохотнуть.

Трубка молчала.

Я вконец очумел, с трудом соображая: что же это я сморозил? Голова моя гудела, будто в ней ходил ветер, и я уже не мог придумать ни единого слова. Да, никакой надежды. Полный провал. Углонов не только отказался взять рассказ в «Новый мир», а и вообще признал его никудышным. А я-то рассчитывал на гонорар из журнала, намекнул о нем домашним. Как же теперь настаивать на свидании с Илларионом Мартыновичем? Он «сильно занят».

«Бросить трубку на рычажки телефона, а самому уйти из будки-автомата?» — вдруг совершенно трезво и с каким-то удивительным безразличием подумал я.

А в уши бил рокочущий и похолодевший басок:

— Вам, Авдеев, надо самому зайти в издательство. Оно теперь на Большом Гнездниковском, дом десять. Знаете? И называется по-новому: «Советский писатель». Директор Натан Левик — знаете его? Секретарша та же, Екатерина Степановна, у нее возьмете рассказ и письмо. Я кое-что подчеркнул в рукописи. Обдумайте хорошенько все замечания.

Жажда деятельности вдруг с новой силой овладела мной, и от нетерпения я готов был засеменить ногами. Немедленно что-то предпринять. Сию секунду. Вот-вот Углонов даст отбой. Иль над ним капает? Сидит себе в кабинете, сытый, чисто выбритый, в белоснежной рубахе с золотыми запонками — баловень судьбы. Я перебил его, напрасно стараясь придать своему голосу прежнюю непринужденность:

— У меня к вам небольшая просьбишка, Илларион Мартынович. Я поиздержался в Москве… знаете, разные покупки. Хочу попросить у вас на время одну сотняжку.

Я забыл приготовленную остроумную речь о том, как «случайно» израсходовался и, «представьте, оказался в комичном положении». Но ведь я воображал себя в то время в кресле перед Углоновым, с послеобеденной папиросой в руке. Изложить свою просьбу я должен был после того, как он расхвалит мой рассказ и будет знать, что я получу за него хороший гонорар в «Новом мире». О таком унизительном исходе, как теперь, у меня и мысли не было.

Мембрана трубки с минуту пусто потрескивала: очевидно, на том конце провода думали. Затем вконец почужевший голос Углонова прогудел:

— Дать вам взаймы не могу. Сильно поиздержался… самому нужны. Покупки предстоят большие.