Закат и гибель Белого флота. 1918–1924 годы

На перроне продолжали греметь выстрелы. Один из эшелонов, с набившимися в него большевиками, быстро отходит по свободному пути. Рядом с ним бегут офицеры, стреляя в двери теплушек на ходу. В дверном проеме одного из вагонов появляется большевик, в спешке срывающий кольцо гранаты; граната выскальзывает из его руки и падает на пол вагона. Крики ужаса, за которыми следует взрыв, и вагон на мгновение озаряется бело-желтым пламенем. Щепки, вагонное стекло и осколки гранат летят во все стороны. Поезд набирает путь и быстро удаляется от преследовавших его офицеров, еще некоторое время стрелявших ему вслед. Входившая в тыл станции Донская офицерская дружина дала несколько залпов по вырвавшемуся поезду, умножив потери большевиков. Два других состава застряли на станции. Ворвавшиеся на их паровозы офицеры ссадили машинистов и остановили готовые отойти составы. Красные начали сдаваться, поднимая руки и выходя из вагонов. Офицерский батальон потерял семь человек убитыми и 20 ранеными — четверть всего его состава. На станции было захвачено 13 пулеметов и неподдающееся учету количество патронов, а также довольно много винтовок. В эшелонах было найдено большое количество продовольствия: сахар, рис, сухофрукты. Там же располагались и походные кухни с уже готовой пищей, за которую принялись усталые и замерзшие добровольцы. Из допроса пленных красногвардейцев постепенно выяснилось место, где были зарыты погибшие накануне офицеры 2-й роты штабс-капитана Добронравова. Посланные с проверкой на место захоронений юнкера вернулись взволнованные и подавленные: тела погибших офицеров были найдены в ужасном виде, что подтверждало нечеловеческие пытки, которым они подверглись со стороны захвативших их большевиков. Судя по всему, сам раненый штабс-капитан Добронравов был закопан в землю еще живым. Это известие привело подполковника Плохинского в неописуемую ярость. Он приказал расстрелять всех захваченных пленных без исключения.

После этого станция Гуково была передана под контроль Донской офицерской дружины, основу которой составляли отнюдь не только офицеры, но и казаки преклонного возраста, а также донская учащаяся молодежь. Подполковник Плохинский скомандовал остаткам батальона грузить убитых и раненых вместе с трофеями на один из поездов и двигаться в сторону станции Каменская. У станции Зверево в эшелон сели оставшиеся бойцы Офицерского батальона во главе с полковником Борисовым, и добровольцы двинулись назад, в Новочеркасск, где их ждало новое назначение — в Ростов. На вокзале в Новочеркасске были выгружены тела погибших офицеров и юнкеров для отдания им последних почестей, без промедления офицерский эшелон отправился в Ростов.

Заканчивался январь, и генерал Корнилов планировал завершить формирование своей армии. Некоторая поспешность в сборе сил диктовалась тревожными данными о готовящемся наступлении крупной группировки красных под командованием бывшего штаб-офицера Императорской армии Сиверса. Сам Корнилов планировал передоверить оборону Новочеркасска Донской армии, сосредоточившись на укреплении своей линии обороны Ростов — Таганрог. Отток добровольческих сил из Новочеркасска, казалось бы, должен был побудить правительство Дона задуматься о необходимости обороны казачьей столицы, однако никаких действий со стороны донцов не наблюдалось. На заседаниях, длинных и монотонных, робкие предложения одуматься и заняться организацией обороны области Всевеликого Войска Донского тонули в бесконечных речах и демагогии ораторов, не сознававших, а возможно и не желавших даже мысленно заглянуть в завтрашний день. По меткому замечанию Антона Ивановича Деникина, большевизм в те дни «начал проявляться в области обычными своими признаками: отрицанием краевой власти, упразднением станичной администрации и заменой ее советами, насилиями над офицерами, зажиточными казаками и буржуями, разбоями, социализациями, реквизициями и т. д.».

Впрочем, на фоне пассивного гражданского сопротивления грядущей большевистской власти в Ростове находилось немало авантюристов. Они пытались сыграть на чувствах начальства Добровольческой армии, отчаявшейся получить новых бойцов в свои ряды. Деникин вспоминал, что «Назревала мистификация и в более широком масштабе: из Екатеринодара приехал некто хан-Девлет-Гирей с предложением „поднять черкесский народ“, для чего потребовался аванс в 750 тыс. рублей и до 9 тыс. ружей. Только пустая армейская казна остановила этот странный опыт, так неудачно повторенный впоследствии».