Закат и падение Римской империи

Константинополь был взят приступом, и законы войны не налагали на завоевателей никаких других стеснений, кроме тех, которые налагаются религией и человеколюбием. Маркиз Монферратский Бонифаций еще считался главнокомандующим крестоносцев, а греки, которые чтили в его лице своего будущего государя, восклицали жалобным голосом: "Святой маркиз-король, помилуй нас!" Его благоразумие или его сострадание растворило городские ворота перед беглецами и он убеждал подвижников креста щадить жизнь их единоверцев-христиан. Потоки крови, о которых говорит Никита, ограничивались избиением двух тысяч его соотечественников, не оказавших никакого сопротивления, а эти несчастные были умерщвлены большей частью теми латинами, которые были выгнаны из города и в качестве победившей партии удовлетворяли свою жажду мщения. Впрочем некоторые из этих изгнанников помнили не столько нанесенные им обиды, сколько оказанные им благодеяния и сам Никита был обязан своим спасением великодушию одного венецианского купца. Папа Иннокентий Третий обвинял пилигримов в том, что при своем влечении к сладострастию они не уважали ни пола, ни возраста, ни религиозной профессии; он горько скорбел о совершавшихся среди белого дня ужасах - о прелюбодеяниях и кровосмесительных любовных связях, и о том, что знатные матроны и святые монахини были обесчещены находившимися в католическом лагере лакеями и мужиками. Действительно, нет ничего неправдоподобного в том, что своеволие победителей порождало и прикрывало немало прегрешений; но в столице Востока, конечно, было достаточно продажных или сговорчивых красавиц для насыщения похоти двадцати тысяч пилигримов, а рабовладельческие права и злоупотребления уже не распространялись на взятых в плен женщин. Маркиз Монферратский был стражем дисциплины и благопристойности, а граф Фландрский был образом целомудрия; они запретили под страхом смертной казни изнасилование замужних женщин, девушек и монахинь; побежденные иногда ставили себя под защиту изданной ими на этот предмет прокламации, а победители иногда подчинялись ей. Жестокосердие и похотливые влечения латинов сдерживались авторитетом вождей и врожденными чувствами самих солдат; мы описываем не нашествие северных варваров и как бы ни были еще свирепы европейцы того времени, и время и политика и религия уже успели смягчить нравы франков и в особенности итальянцев. Но свою алчность они вполне насытили разграблением Константинополя, не стесняясь даже тем, что тогда была Святая Неделя. Право победителей, не ограниченное никакими обещаниями или договорами, предоставляло в пользу греков все богатства государства и частных людей и каждая рука соразмерно с тем, как она была велика и сильна, могла приводить в исполнение приговор победы и забирать все, что ей принадлежало. Золото и серебро в виде чеканной монеты или в слитках доставляли такое удобно переносимое и всеобщее оружие мены, с помощью которого каждый мог приобретать то, что всего более соответствовало его вкусам и положению. Между сокровищами, накопленными торговлей и роскошью, самыми ценными были шелковые и бархатные материи, меха, драгоценные каменья, пряности и роскошная движимость, так как в менее цивилизованных европейских странах их нельзя было добыть ни за какие деньги. В грабеже был установлен правильный порядок и доля каждого не была предоставлена личной ловкости или случайности. Латины были обязаны приносить добычу в общий склад под страхом таких же ужасных наказаний, какие назначались за клятвопреступление - отлучения от церкви и смертной казни; для склада и для распределения добычи были назначены три церкви; пехотный солдат получал одну долю, служивший на коне сержант получал две доли, рыцарь - четыре доли, а доли баронов и принцев определялись соразмерно с их рангами и заслугами. Один рыцарь, служивший при графе Сен-Поле, был повешен за нарушение этого священного обязательства вместе с щитом и надетой на шею кольчугой; его пример должен был заставить других быть более ловкими и более осторожными; но алчность была сильнее страха и, по общему убеждению, втайне награбленная добыча далеко превосходила ту, которая распределялась публично. Тем не менее эта последняя превосходила все, что когда-либо видели и чего можно было ожидать. После того как все было поровну разделено между французами и венецианцами, у первых были удержаны пятьдесят тысяч марок в уплату их долга венецианцам. В пользу французов осталось четыреста тысяч марок серебра, то есть около восьмисот тысяч фунтов стерлингов, а чтоб дать более точное понятие о значении этой суммы в то время, я могу сказать, что она превосходила в семь раз ежегодный доход английского королевства.