Закат и падение Римской Империи

Пастор Павильяр был очень доволен своим успешным вли­янием на ум своего ученика, который помогал ему своими размышлениями и сам рассказал нам, в какой он пришел во­сторг, когда ему удалось собственным рассудком отыскать какой-то аргумент против догмата пресуществления. Благо­даря этому аргументу он снова перешел в протестантство и сделал это на Рождество 1754 г. с такой же непринужденно­стью и искренностью, с какой за полтора года перед тем пе­решел в католическую веру. В человеке более зрелых лет та­кие перемены могли бы считаться признаком легкомыслия и необдуманности, но в Гиббоне, которому было в ту пору сем­надцать с половиной лет, они свидетельствовали лишь о жи­вости его воображения и о том, что его жаждавший истины ум, может быть, слишком рано сбросил с себя иго предрас­судков, служащих охраной для того возраста, когда наши принципы еще не могут быть основаны на рассудке. "Тогда, - говорил Гиббон, вспоминая об этом происшествии, - я прек­ратил мои богословские исследования и подчинился с слепым доверием тем догматам и таинствам, которые приняты еди­ногласно и католиками, и протестантами". Такой быстрый переход от одной веры к другой, как видно, уже успел поко­лебать его доверие и к той, и к другой. После того как он про­верил на опыте те аргументы, которые он сначала принял с полным убеждением, а затем опровергнул, в нем, натураль­но, должна была развиться склонность не доверять даже та­ким аргументам, которые казались ему самому самыми не­опровержимыми, и главной причиной его скептицизма отно­сительно каких бы то ни было религиозных верований, веро­ятно, был тот религиозный энтузиазм, который заставил его еще в юности отказаться от той веры, в которой он был вос­питан. Как бы то ни было, но Гиббон, как кажется, считал одним из самых счастливых событий своей жизни тот факт, что он пробудил внимание своих родных и заставил их пот­ребовать от него со всей строгостью их авторитета, чтоб он подчинился - хотя, по правде сказать, немного поздно - сис­тематическому плану воспитания и серьезных занятий. Пас­тор Павильяр, как человек умный и образованный, не огра­ничился одними заботами о религиозных верованиях своего ученика; он скоро приобрел большое влияние на податливый ум молодого Гиббона и воспользовался этим влиянием для того, чтобы руководить деятельной любознательностью свое­го ученика, нуждавшеюся только в том, чтобы ее направили к истинным источникам знания; но наставник был в состоянии только указать на эти источники, а затем скоро пред­оставил своему ученику подвигаться его собственными сила­ми вперед по той дороге, на которой он не был способен сле­довать за ним. С тех пор склонный от природы к последовательным и методическим занятиям ум молодого Гиббона принял и в научных исследованиях, и в суждениях то систе­матическое направление, которое так часто приводило его к истине и которое могло бы постоянно предохранять его от всяких от нее уклонений, если бы его не вовлекали по време­нам в заблуждения чрезмерная требовательность и опасная наклонность составлять себе предвзятое мнение о предмете, прежде чем изучить его и обдумать.

После его смерти были изданы его "Extraits raisonnes de mes Lectures"; первые из них относятся почти к той самой эпохе, кода он начал придерживаться плана занятий, ука­занного ему пастором Павильяром. Пробегая их, нельзя не быть пораженным прозорливостью, точностью и проница­тельностью этого спокойного и пытливого ума, никогда не уклоняющегося в сторону от намеченного пути. "Мы должны читать только для того, чтобы быть в состоянии мыслить", - говорит он в предисловии к своим "Извлечениям", точно буд­то желая этим сказать, что он предназначает их для печати. Действительно, не трудно заметить, что его чтения служат, так сказать, канвой для его мыслей; но он придерживается этой канвы с большой точностью; он занимается идеями ка­кого-нибудь автора только в той мере, в какой они пробуж­дают новые идеи в нем самом, но его собственные идеи ни­когда не отвлекают его от идей этого автора; он подвигается вперед с твердостью и уверенностью, но шаг за шагом и ни­когда не делая скачков; течение его мыслей не увлекает его за пределы того предмета, из которого они зародились, и не возбуждает в нем того брожения великих идей, которое поч­ти всегда возникает в сильных, плодовитых и обширных умах от научных занятий; но вместе с тем из всех извлечений, которые он делает из какого-либо сочинения, ничто не пропадает даром; все, что он читает, приносит ему полезные плоды, и все предвещает в нем будущего историка, который сумеет извлекать из фактов все, что достоверные их подроб­ности могут доставить его природной прозорливости, но не будет пытаться дополнять их или восстанавливать в тех пок­рытых мраком неизвестности подробностях, которые можно только угадывать воображением.