Закат и падение Римской Империи

Через три года после своего возвращения в Англию он из­дал на французском языке первое свое сочинение "Essai sur l’£tude de la Literature", очень хорошо написанное и полное очень дельных критических заметок. Но в Англии оно мало читалось, а во Франции оно могло интересовать только лите­раторов, потому что разоблачало в авторе талант, способный на более широкие предприятия; светских же людей оно не могло удовлетворять, потому что они редко бывают доволь­ны таким произведением, из которого могут извлечь только один положительный вывод - что автор очень умный чело­век. Однако именно в свете Гиббон желал добиться успеха; общество всегда имело в его глазах большую привлекатель­ность; впрочем, все люди, не имеющие привязанностей и не способные глубоко чувствовать, любят общество, так как для того, чтобы оживить их существование, достаточно салонно­го обмена импульсов и идей, который совершается с такой живостью, что не дает им времени почувствовать отсутствие доверия и искренности. Гиббон хорошо понимал, что для ус­пеха в свете необходимо сделаться светским человеком, и он непременно хотел, чтобы его считали за такого; он, как ка­жется, даже иногда доходил в этом желании до пустого чван­ства. Из его заметок касательно приема, оказанного ему гер­цогом Нивернуа, мы узнаем, что по вине доктора Мати, на­писавшего рекомендательное письмо не так, как следовало, герцог хотя и принял его вежливо, но обошелся с ним скорее как с литератором, нежели как со светским человеком (man of fashion).

В 1763, то есть через два года после выхода в свет его "Essai sur Letude de la Iitterature", он снова покинул Англию для того, чтобы путешествовать, но уже при совершенно других условиях, чем те, при которых он покидал ее за десять лет перед тем. Он прибыл в Париж предшествуемый зарождав­шеюся славой. Для человека с его характером тогдашний Париж должен был казаться самым приятным местом пребывания; он провел там три месяца, посещая такое общество, которое было всего более ему по вкусу, и сожалел, что это время прошло слишком скоро. "Если б я был богат и незави­сим, - сказал он, - я продлил бы мое пребывание в Париже, а может быть, и переселился бы туда окончательно". Но его ожидала Италия; после того как он долго перебирал в уме различные планы сочинений, поочередно останавливаясь на каждом из них и затем откладывая его в сторону, ему впер­вые пришла та мысль, которой он обязан своей славой и на осуществление которой он употребил большую часть своей жизни. "15 октября 1764 г., - говорит он, - я сидел, погру­зившись в мечты, среди развалин Капитолия, в то время как босоногие монахи служили вечерню в храме Юпитера; тогда мне впервые пришла мысль написать историю упадка и раз­рушения этого города; но в мой первоначальный план входи­ло преимущественно падение города, а не империи, и хотя с тех пор я и в моих чтениях, и в моих размышлениях стал об­ращать главное внимание на этот предмет, я все-таки иногда отвлекался от него другими занятиями и только по прошест­вии нескольких лет серьезно принялся за эту трудную рабо­ту". Действительно, Гиббон не терял из виду, но и не присту­пал к разработке этого сюжета, на который, по его собствен­ному выражению, он смотрел в почтительном отдалении, а тем временем он даже задумывал и начинал приводить в ис­полнение планы некоторых других исторических сочинений; однако единственными сочинениями, законченными им и изданными в этот промежуток времени, были некоторые статьи критического содержания или написанные по какому-нибудь случайному поводу: его взоры оставались постоянно устремленными на ту цель, которая должна была впоследст­вии сосредоточить на себе его усилия и к которой он медлен­но приближался; во всяком случае не подлежит сомнению, что первоначальная мысль о ней глубоко запечатлелась в его уме.

Читая его описание Римской империи при Августе и пер­вых его преемниках, невольно чувствуешь, что Гиббона вдохновил вид Рима - вид вечного города, в который он всту­пил, по собственному его признанию, с таким волнением, от которого не мог заснуть в течение целой ночи. Может быть, также не трудно будет отыскать одну из причин нерасполо­жения Гиббона к христианству в том впечатлении, из которого зародилась первоначальная мысль сочинения; эта мысль едва ли могла возникнуть сама собою в его уме, так как она не согласовалась ни с его всегдашним нерасположе­нием подчиняться духу партий, ни с умеренностью его идей и чувств, всегда заставлявшей его отмечать наряду с дурны­ми сторонами предмета и его хорошие стороны. Но так как он постоянно находился под сильным влиянием этого перво­го впечатления, то, излагая историю упадка империи, он ви­дел в христианстве лишь такое учреждение, которое замени­ло вечернями, босоногими монахами и разными процессия­ми великолепные церемонии в честь Юпитера и торжествен­ные выезды триумфаторов в Капитолий.