Закат и рассвет (СИ)

Сладостно дрожит и взгляд её притупляется, темнеет. Она словно снова пьяная, но без алкоголя.

— А сам ты продержишься столько без секса? — у неё улыбка кривая, ехидная, и желание яркое, заехать локтем в солнечное сплетение.

— Кто сказал, что я буду без секса? — громкий смешок. Намеренно зная, что за этим последует взрыв.

— Больной ублюдок…- она рычит, приподнимается, гневно кусает его за нижнюю губу, а он смеется прямо ей в уста. Сжимает одной рукой её подбородок, цепляется своими губами за ее губы, лаская языком. Вовлекая в глубокий поцелуй, так, что становится душно. И она снова упрямо кусается. До боли и металлических ноток на вкус. Ощущение, будто он хочет сломать ей руки, и чтобы она больше никогда не смогла дышать.

Их прерывает громкий стук в дверь. Орочимару закатывает глаза, медленно отстраняется. Предусмотрительно накрывает обнаженные участки женского тела покрывалом, на что Цунаде с раздражением цокает. Навязчивая мысль, что он помечает «свои границы» не оставляет в покое, вызывает невиданное раздражение.

Он поднимается и идёт открывать дверь, в то время, как Цунаде не двигается с места. Просто чуть упирается локтями на кровать, привстаёт. В то время, как в их покои втаскивают бочку с горячей водой.

Дверь за работником постоялого двора захлопывается, а Сенджу избавившись от остатков одежды, залезает в воду. Орочимару цепляет рукой табуретку, двигает ближе. Садится напротив, берёт в руки мочалку, обмакает её. Молча, скользит ей по изящным плечам, будто изучает каждый сантиметр. Омывает каждый порез, лиловые пятна и ссадины.

Сенджу хочется сказать ему что-нибудь колкое, увидеть злобу в золотистых омутах, и это «хочется» уже как привычка. Без этого «хочется» уже никуда. Им нравится выводить друг друга на эмоции, так, словно один постоянно пытается нащупать, когда наступит край другого.

Найти слабость — ударить. Нажать по больнее. Испытывать из-за этого некое сладостное удовольствие садиста. Потому что видеть мучение другого, как ощущать полет в пустоту… Как глоток свежего воздуха.

Эта темнота внутри Цунаде скребет и пугает, но двойственности в её жизни, теперь, слишком много. Иногда ей кажется, что точки невозврата больше нет. Она больше не будет прежней. Не отмоется от той грязи, в которую втаптывает себя с таким усердием.

Вглядываясь в отражение горячей воды, она себя уже не узнает. Откуда этот блядский одержимый взгляд, как у психопатки? И синяки по всему телу, кому бы она еще несколько лет назад позволила так с собой обращаться?

Злобы на себя слишком много, что сводит зубы… Но сколько бы она не терзалась, всё снова и снова происходит по заезженному сценарию. Как, оказывается, легко было лицемерить. Особенно, обманывать саму себя.

Цунаде прикрывает глаза, хрипло выдыхает. Орочимару отчетливо слышит, как учащается её пульс. Как она сама добровольно под него подставляется. И ранее напряженные плечи начинают стремительно плавиться под его прикосновениями. Как вздымается пышная грудь, окрашенная хрустальными каплями воды.

— Я не хочу, чтобы она знала о нас.

— Я не любитель светских бесед. За последние сутки ничего не изменилось, — он цедит сквозь зубы, натягивает привычную кривую ухмылку. Язвительно и злорадно, в то время, как бледные длинные пальцы намеренно касаются её ключиц, вырисовывая только ему известные узоры.

— Не прикидывайся дураком, Орочимару. Я знаю, как ты ведёшь игру, — она упрямо задирает подбородок и голос становится выше на несколько тонов. Кажется, достаточно кинуть лишь одну горящую спичку, чтобы вспыхнул пожар… И Орочимару цепляет эта её вечная моральная нестабильность.

Цунаде всегда была вспыльчивой. Всегда была стервой. С ней было чертовски непросто, и от этого еще интереснее было выворачивать её наизнанку. Наблюдать за тем, как она перешагивает то, что раньше было для неё запретным, неправильным, и как меняются эмоции на её лице в этот момент… Вязко… Чарующе. Разбивается её внутренняя идеология.

На её слова, Орочимару коротко посмеивается, откладывает мочалку в сторону. Резко сжимает ладонью округлость груди, а затем играется пальцами с затвердевшим соском. Колко и горячо. Так, как нравится ей. Как на это предательски отзывается её тело.

— Так не забывайся и веди себя, как следует, чтобы не последовало наказания, — он скользит рукой по разгоряченному животу, сжимает бок до синяков. В то время, как его глаза играют пламенем, а у нее в грудной клетке разрывается холодная вьюга. Всё леденеет при мысли о том, что он может сделать, когда они окажутся в Стране Облаков.

Орочимару, ведь никогда не останавливается. Он больной, властный ублюдок, помешанный на контроле. Он тот, кто любит красивые цветы, но обрывает лепестки, а затем прячет их под стеклом. Собиратель блядского гербария…

Иногда глядя ему в глаза, у неё в голове возникает мысль навязчивая: «он отберёт у тебя всё». Вот только отбирать уже нечего…