Закат и рассвет (СИ)

Потому, что это Цунаде Сенджу… Потому что сейчас она только его, как бы не брыкалась. Пускай, ночами во сне она выкрикивает чужое имя, ей просто больше некуда деться. Он — её неизбежность. Её собственный тиран и палач.

Цунаде стягивает обувь с себя и заходит в их пристанище, устало садится на кровать и разминает рукой шею.

— Если отправимся в дорогу рано, то завтра будем в стране Облаков к обеду, — саннин ставит рюкзак на пол, развязывает повязку скрытого листа на затылке, чтобы в конечном итоге, положить её на стол. Затем, жилетка болотного цвета тоже соскользнёт с плеч, и окажется через пару минут скрупулезно сложена.

— Я в курсе, но мы и так толком не отдыхали сегодня, — она с огорчением вздыхает, распуская волосы и также избавляясь от своего протектора.

Она раздражается, потому, что синяки, царапины после вчерашней ночи ещё саднят. Цунаде привыкла к тому, что на ней всё, как на кошке затягивается за секунду, но еще больше раздражало осознание того, что это его прихоть, а не её. Она, словно на пороховой бочке. Регулярно из огня в стужу. Очень часто она носит в себе мысль, что ей плевать на всё, что происходит вокруг. На себя в том числе…. И потом, через пару мгновений, вдруг, хочется взять спички и сжечь всё к чертовой матери.

Она и сама не понимает природу их отношений. Они колкие, как шипы. Самые неправильные, что у неё были. Проклятые. Она пустила врага в свою постель и теперь, не знает, кто первый возьмется за нож. В этом нет никакой романтики, никаких высоких чувств и надежд. Это секс. Зависимость. Освобождение через боль.

— И кто в этом виноват? Ты сама не желала делать остановок, — он усмехается, подходит ближе, наклоняется к ней. Медленно расстёгивает на ней жилетку, а затем снимает. Следом за жилетом, идет черная водолазка. Он знает, с каким пылом она ненавидит закрытые и темные вещи, но следы от веревок на женских запястьях не дают ей шанса поступить иначе. Цунаде не желает, чтобы кто-то узнал их общий грязный секрет. Его тоже не интересует огласка. Ему достаточно власти за закрытыми дверями, где ему никто не может помешать обладать ей. Он всё еще не в состоянии с ней наиграться. И эгоистично не хочет, чтобы кто-то ему помешал.

Она задумчиво кусает нижнюю губу, её взгляд теряется где-то. Цунаде снова, будто бы уплывает слишком далеко, словно водная гладь, которую можно с трудом ухватить руками. Он не пытается вытащить её из этого состояния. Потому, что она птица в клетке и шанса на побег у нее всё равно нет, в итоге она вернётся назад, как бы этого не хотела.

Она поднимает на него глаза, и выдаёт спонтанную откровенность:

— Я — эмоциональный инвалид.

Орочимару не повёл даже бровью, его лицо было всё такой же льдистой, непроницаемой маской, но всё же, он был поражён тому, что она решила сказать это именно ему.

Разговаривали ли они за всю жизнь, хоть раз о чём-то кроме работы? Было ли в их коммуникации что-то кроме иронии и словесных перепалок, где каждый пытался ужалить второго больнее?

Они оба с дефектами, израненные своими личными демонами. Нарциссы с множеством пороков.

— Я родился таким. Твоя проблема лишь в том, что ты считаешь это изъяном, а я превратил это в преимущество, — он не улыбается, она пытается найти в его голосе привычное злорадство, но у неё не выходит.

— Измени отношение к этому и откроешь для себя грани, которые раньше не видела.

Он снимает с неё штаны, и Сенджу остается лишь в нижнем белье. Чёрное кружево на фоне молочных простыней. смотрится, как никогда гармонично. Это так в её стиле. Надеть подобное на миссию, в двухдневный путь, могла позволить себе лишь только Цунаде. Принцесса слизней.

Всегда капризная. Всегда у себя на уме. На каблуках и с красными ногтями, вечно порхающая, даже с подбитыми крыльями.

Ты надела этот комплект потому, что знала, что этой ночью я в любом случае тебя трахну?

Вряд ли. Цунаде знала себе цену. Ей не нужно было доказывать себе свою сексуальностью, привлекательность, востребованность. У неё всегда всё это было. Ей не нужно было пытаться сделать так, чтобы кто-то возжелал её, она покоряла лишь взглядом, когда входила в комнату.

Цунаде, как волчица смелая, непокорная, властная. В каждом её движении прослеживается порода. Бриллиант испачкай в грязи, как ни крути, он все равно драгоценный камень.

Был в этом особый шарм….Смотреть, как она утопает… На медленное убийство самой себя.

— Ты поучаешь меня сейчас? — она выдыхает, а он смотрит на её загорелые ключицы, думая о том насколько сильно хочется попробовать их на вкус. Поставить очередной укус на коже, окропить новыми синяками, чтобы всё вокруг кричало о том, что это его «личная территория». Его собственность, чтобы это не значило.