Закат и рассвет (СИ)

— Так, заставь меня замолчать, Цунаде, — он сжимает женские запястья стальной хваткой, тянет на себя так, чтобы их лица оказались в нескольких сантиметрах друг от друга. И ей чертовски хочется просто стать беспомощной, слабой… Перестать ломать себя из раза в раз.

Раствориться. Закончить это чертову агонию. Может быть, просто сделать шаг в пропасть и послать всё к черту?

К черту… Катись всё в ад. Нет сил больше, быть воином и давно уже хочется снять с себя груз доспехов…

— Блять…сука…! — голос срывается на крик, у Сенджу едет крыша буквально и в глобальном масштабе. У неё срывает все защитные механизмы, её трясёт от злобы, от того, что разрушается крепость последних жизненных установок и принципов. Когда она освобождает свои руки из его захвата, цепляется за мужской подбородок, врезаясь ногтями в кожу. Грубо и требовательно. Сминает его губы своими губами, без доли стыда скользя языком по нёбу, проталкиваясь между зубов. И через секунду ощущая отклик пламенный и жадный. До прокушенных до крови губ и рваных вздохов.

Потому что Орочимару не останавливается. Не так сразу… Не тогда, когда она снова оказалась в его капкане. Запускает пальцы в белокурые пряди, сжимает и тянет с такой силой, что искры летят из глаз. Сенджу вздрагивает, не может сдержать стон. Ерзает у него на коленях, цепляясь пальцами за блядскую жилетку слишком отчаянно.

Еще немного и разойдется по швам. И в их плотоядных поцелуях столько горькой злобы, что плавится воздух, а мир замирает, перестаёт существовать.

Неправильность. Одержимость. Похоть и безысходность.

Он скользит языком по её нижней губе, прерывает поцелуй, оставляя пылающий след от укуса прямо за ушком.

Она ударяет его по лицу чисто на рефлексах, будто в вялой попытке сохранить для себя, хотя бы крупицы личного пространства.

Непроизнесенных тайн вслух. Но поднимая взгляд, встречаясь с желтыми змеиными глазами вновь, возникает навязчивое ощущение где-то под ребрами, что она уже стоит перед ним полностью раздетая. Стоит ему протянуть руку и он коснётся любого шрама без затруднений… И в этом нет здравого смысла, нет спасения.

Кажется, в её жизнь больше просто нет места для аварийной посадки.

— Я тебе не доверяю, — на выдохе.

— Я тебе тоже. Как видишь, у нас с тобой во всём полная взаимность…

От Орочимару пахнет горьким шоколадом, лавандой и хвоей.

Неизбежностью в самый холодный и дождливый день. И этот запах отпечатался ожогом у неё под кожей как навязчивый образ уже давно.

— Орочимару…

Он не даёт ей ответить, закрывает рот ладонью. Не позволяет отвести взгляд даже на чертову секунду. И ей кажется, будто она проваливается в желтые сапфиры и не может дышать. Смотрит, будто в неправильное зеркало, и она сама неправильная… Ненормальная.

Сломленная. У неё взгляд напуганного котенка, израненного.

Как давно она потеряла себя? Как давно перестала ощущать ценность своей жизни?

Стыда уже не осталось… Только мысли о том, что нужно сделать так, чтобы не сгореть вместе с закатом в следующий раз. Потому что боли слишком много, она переламывает кости и не даёт забыть обломки в том горном завале, где закончилась её жизнь. Резко оборвалась.

Её мать всегда говорила, что все беды от любви — не солгала. От этого еще обиднее. Она не знала, что вместе с первой любовью потеряет не только веру в лучшее, но и рассудок.

Жаль, что Джирайя никогда не узнает о том насколько сильно проник в её сердце… Жаль только, что все шансы были проебаны ещё в той жизни…

— Просто выбери стоп-слово, Цунаде. Это будет шагом для того, чтобы никто из нас двоих по итогу не остался в проигрыше, — мужской голос плавный, собранный и в нём нет больше того надрыва, что Сенджу ощущала, когда Орочимару прижимал её к себе так, что было больно дышать. Когда он остервенело, сжимал женские бёдра, оттягивал за волосы, будто пытаясь содрать с неё скальп. Снова эта ледяная маска на лице, полное равнодушие. Его глаза становятся темнее на несколько оттенков в одно мгновение, и она ловит себя на мысли о том, что её от этого осознания морозит и изнутри выворачивает. С ним никогда не бывает просто. Рядом с Орочимару всегда с надрывом. С перевернутой душой.

Она снова, будто бы оказывается в том блядском ледяном озере и водой захлёбывается. И ощущение такое вязкое, мучительное, будто выжигают легкие. Ей это не нравится. Ей хочется сделать шаг назад, а затем сбежать. Больше не оборачиваться.

Эта связь тебя погубит, Цунаде. Ты уже со сколами, во тьме… Вся в грязи… Недостаточно ли ты уже себя наказала?

— Зачем тебе это? — шепотом, снова цепляется пальцами за ворот этой чертовой жилетки, в то время, как ладонь Орочимару скользит под белую футболку, поглаживая плоский живот. Опускаясь ниже, очерчивая пальцами косточки таза, и вместо мороза, снова наступает пламя. Инстинкт самосохранения маячит где-то перед глазами, еще пытается, хоть как-то бороться…

Она просто хочет понять и не может, а внутри её изводит беспокойный голос, раздирает органы цепкими когтями…