Закат и рассвет (СИ)

— Часто, когда я смотрю на тебя, я чувствую себя парализованной. Между нами глухая стена длиною в два года…- Сенджу в этот момент, будто дышать перестаёт. Не может отвести взгляда, хотя сбежать очень хочется. Говорить трудно, но она собирает всю волю в кулак и продолжает. Слишком трудно говорить об этом, это словно вскрывать гниющий нарыв снова и снова. — Я изменилась, Джирайя, пока ты не осознаешь этого, но…

Она прерывается на половине фразы. Задыхается. Раны всё ещё свежи. Она не была готова к этому разговору. Она никогда не будет готова.

— Это ничего не меняет, — мужской голос звучит уверенно и непреклонно.

— Тебе просто не понравится новая версия меня. Я не хочу спустя время видеть в твоих глазах отвращение, — и эта правда, слетает с алых губ, с настоящим надрывом. Она с трудом сдерживает свою внутреннюю истерику. Слишком больно. Её слова пропитаны страхом. Они из него сотканы.

Он должен узнать правду… Он должен…

Грязная. Грязная… Неправильная. Сломанная.

В эту секунду ей хочется отстраниться. Сбежать. Спрятаться. Чужая близость и прикосновения казались хуже яда. Наркотика. Она их не заслуживала.

— Я убивал людей, часто шёл на обман, порой я не сдерживал своих обещаний… Я подвёл многих своих товарищей, но в первую очередь, я подвёл тебя.

— Это не правда.

Цунаде упрямо кусает губы, наблюдает за тем, как Джирайя переплетает их пальцы в единый замок. Хочется плакать от обиды на саму себя. От эмоций, которые изводят её своей двойственностью.

Трудно вспоминать первые месяцы после того, как Джирайя ушёл. Как она злилась на него, как проклинала за то, что он предал её. Она чувствовала себя обманутой. Она чувствовала себя покинутой и преданной, даже когда его признали пропавшим без вести.

Непринятие новой реальности было долгим и мучительным. Хуже всего ей стало, в тот момент, когда она поняла, что её злоба просто неоправданна. Весь защитный каркас рухнул, когда догадки о том, что Джирайя просто хотел её так по идиотски уберечь подтвердились… И она начала винить себя ещё больше. Винить себя в том, что не смогла прочитать отчаянье в его глазах, когда они виделись в последний раз.

Она всегда была уверена в том, что слишком хорошо знает, но не сумела распознать ложь, оказавшись в плену собственных страхов и тревог. Она должна была остановить его… Не дать уйти… Неважно, сколько ещё ерунды бы он сказал ей в то утро.

— Правда. Я оставил тебя одну, хотя должен был оберегать. Я не знаю, какими были наши последние дни с тобой, но… Когда умер твой брат, я поклялся себе, что смогу защитить тебя от боли, а в итоге, стал её очередным катализатором… Этого я себе никогда не прощу, — он смотрит в глаза прямо, открыто. Цунаде видит в его взгляде раненного зверя в клетке. Может быть, память и стёрла его воспоминания о плене и пытках, но кошмары никуда не исчезали. Они преследовали его. Выползали из темноты, дожидаясь момента уязвимости.

Ей больно видеть его таким. Больно от осознания, что они оба прошли через ад в эти два года. Война их лишь надломила, а «мир» их доломал. Они боялись, что никто из них не доживет до конца. Война закончилась, но для них это оказалось лишь началом кошмара… Иронично, не правда ли?

У неё ком в горле, как камень. Она и сама не заметила, как сильнее сжала его руку в своей руке. Ей просто хотелось, чтобы он почувствовал, что она рядом. Чтобы понял, что это не иллюзия. Он выбрался, выжил. И она рядом. Она больше не позволит подобному повториться.

— Но я тебя простила.

Это было правдой. Простила ещё в тот момент, когда жгла благовония в храме Страны Облаков. Она тогда просила у неба, чтобы они оба смогли обрести покой… Но покоя никто из них не получил.

Так легко сейчас было произнести эти слова. Они казались такими чертовски необходимыми, а еще уткнуться в его шею. Почувствовать жар родного тела, услышать запах сандала и апельсинов. Теплого летнего вечера. Она позволила себе эту вольность.

Цунаде была избалованной с самого рождения и даже сейчас не могла переступить через свои эгоистичные желания. Джирайя касался белокурых волос, гладил в успокаивающем жесте, будто бы чувствовал внутренний надрыв её души.

Ей хотелось спрятаться в нём, просто раствориться. Укрыться, как теплым одеялом. На закате.

Но Джирайя хотел видеть её лицо, взял за подбородок. Желал понять, впитать каждую её эмоцию.

— Тогда и себя прости. Совершать ошибки нормально, как и чувствовать то, что ты чувствуешь. Чего ты хочешь сейчас? — он ласково скользнул ладонью по холодной щеке. Прошёлся пальцами по мягким губам. Его одолевала жадность. Видеть Цунаде такой…

Понимать, что она такая только для него. Хрупкая. Уязвленная. До безумия красивая. Несгибаемая. Многогранная.

Моя. Моя. Никому не отдам.

Цунаде выдохнула, так, будто с её плеч упал неподъёмный груз. Глаза предательски блестели в лунном свете. Она придвинулась чуть ближе. Поёрзала у него на коленях.

Не хватало воздуха. Они оба задыхались в этом мгновении. В столь сладком импульсе.