Закат империй

Хук-су. Светлый изюм, растущий у Океана. Прямо так изюмом и растет. «В этом году изюм хорошо цветет, господин Клеген. Знатный урожай будет.» Господи, какая дура! Может, плюнуть на все, уехать с Клегеном в Котержен или куда еще, и выращивать изюм до упора? Нет, уже не успеть. Урожай изюма в этом году не состоится.

— Вадинк у Клегена хороший, Клеф, только я больше его глинтвейн люблю. Глинтвейн вкуснее.

— А-а. А чем от нашего отличается, сударь?

— Да почти ничем не отличается, Клеф. За то и люблю. Только вот кончилось недавно у него в погребке шамю д'уазо двенадцатого года, так что того глинтвейна, что королю Арни нравился, уже не будет.

— А-а, — разочарованно сказала Клеф и вдруг просветлела. — Так у нас, сударь, еще дюжины четыре есть! Так что ежели королю глинтвейну захочется, вы его прямо к нам ведите! И на короля посмотреть тоже любопытственно. Он прямо вот так тоже глинтвейн пьет?

— И вадинк прямо так пьет, Клеф. Только король больше не приедет. Король, Клеф, уезжает Рассвет смотреть.

— А-а. Ну тогда ладно, нам больше останется. А то пусть после Рассвета приезжает, а, сударь? Вы ему скажите, чтоб на обратном пути завернул. А я уж тогда расстараюсь, и вадинк тоже сделаю, как у Клегенов. Брету попрошу изюма мне сыскать — это, Брета, для короля, скажу. Она поможет, так же ведь и господин Клеген, должноть, будут?

— Скажу, Клеф. На обратном пути пусть непременно заедет.

Господи, как тебе удалось создать такую дуру? Воистину, велик ты, господи!

— А-а, — сказала Клеф с прежней умиротворенностью. — Так вы тогда скажите, сударь, как возвращаться станет. Я б тогда и ванили с пернью купила. А то, сударь, старая ваниль повыдохлась и отчего-то горкнуть стала, я прямо не знаю. А пернь у нас истощилась, сударь, еще на один раз со сливками взбить будет, а потом все, надо новой купить. Плащ, сударь?

Альрихт внимательно посмотрел на нее, пытаясь собраться в последний раз с мыслями. С мыслями. Собраться. В последний раз. Что я забыл?

Умиротворенно. Умиротворение. Пацификация. Насильственная. Это мы не забудем ни за что. Все должны быть мирными. Все будут мирными. Все будут тихими и хорошими. И у всех будут сухие ноги. Берет. Жезл. Доклад… Демон, какой, к демонам, доклад?! Никаких докладов больше в этом мире! Никаких гербов и девизов, никаких докладов и отчетов, никаких дневников и доносов! Хватит с нас. «Не следует выделять денунциатору долю в имуществе казненного, иначе число ярых доносчиков превысит все мыслимые возможности экзекуторов». Мудрые люди жили триста лет назад. Или четыреста? Похоже, все-таки четыреста. Ничего я не помню, ничего я не знаю… Что я забыл? Что я еще забыл? Все я забыл!

— Плащ, Клеф!

— Прошу, сударь. Трость, сударь?

— Да, конечно. Черную, с собачьей головой.

Никакая это не трость, дура, а посох. Даже точнее — жезл. Посох отличается от жезла чем? Правильно, отличия несущественны и размыты. Но все-таки, как правило, в посохе активен также сам материал, и посох по действию унитарен, даже если универсален. А жезл собирается искусником по деталям, и действие у него полифункциональное и комплексное. Понимаешь, коза в передничке?

— Трость, сударь.

И бес с тобой. Жезл. Четырнадцать аккумулирующих артефактов и два направляющих. Четыре модификатора, один синхронизатор. Проверим… заряжено, заряжено, заряжено… и это почти заряжено, не хватает пары импульсов, ну да ладно. Вроде порядок.

— Берет, сударь.

И берет. Просто берет. Ерунда, конечно. Легкая ментальная защита — и все. Несерьезный головной убор.

— Я буду поздно, Клеф. Готовь сразу ужин.

— Один, сударь?

Один? Откуда я знаю? Кто может что-то предсказать заранее? Тем более, в такой день? Они будут решать, кто станет Свидетелем. Они будут решать. Ха, они надеются, что такой вопрос можно решать! За ответ на него убивают даже богов! Идиоты, декшасс… решайте. Совещайтесь. Поговорить всегда можно, это не возбраняется. Поговорить в тепле, выпить вадинка и глинтвейна, а также пунша и грога. И ваши ноги всегда будут сухими. Коллегия — заряд бодрости с самого утра. С самого Рассвета.

— Готовь на троих, Клеф.

Послушно кивнула. Буду ли я есть этот ужин? Буду. Я буду есть. Я есть, и я буду. И пребуду вовек. Я — вовек!

Только так.

Гроссмейстер Альрихт Родефрид аккуратно надел берет, поправил перо, аккуратно натянул перчатки, взял черную трость с собачьей головой и вышел из серого дома в серый день. День восемнадцатый саир, день последнего сбора Коллегии Таинств.

Дождь, терпеливо ожидавший его за дверью, радостно заметался по улице и побежал впереди, вспенивая лужи и дробно топоча по тротуару.

* * *

Бронзовый хронодайк, до сих пор скромно стоявший в углу, ожил, покосился на потолок, словно пытался сквозь два этажа, крышу и беспросветные облака разглядеть солнце, и надрывно затарахтел.

— Замри, — приказал ему Альрихт, без любви оглядывая ложу.