Закат христианства и торжество Христа

Фактически «константинов мир» стал маккиавелиевским миром «Государя» — началом порабощения церкви государством и первым падением церкви с высот первохристианской свободы. Неслучайно тогда при императорском дворе впервые появились придворные епископы — такие как Евсевий Никомидийский. Кстати, лицемерие распространялось с обеих сторон: в принятии Константина как «христианина вне церкви» клир придерживался циничного принципа «сукин сын, но наш сукин сын!».

Разрешив христианскую практику на территории империи, Константин практически до самой смерти вел образ жизни, недостойный не то что христианина, но даже развращенного неограниченной властью императора, ставшего прототипом будущих русских царей — Ивана, Петра и Иосифа.

Никейский собор. Начиная с первых семи Вселенских соборов IV–VII вв. главной проблемой Отцов Церкви становится вопрос о сущности Христа, о характере сосуществования в нем человеческой и божественной природы. Решающим в истории христианской церкви стал Первый Никейский собор (325 г.), созванный императором Константином для того, чтобы поставить точку в споре между александрийским епископом Александром и Арием. Как и гностики, Арий отрицал божественность Христа, считая его не Богом, а первым и совершеннейшим из сотворенных Богом существ. Тогда у Ария нашлось много сторонников, но епископ Александр обвинил Ария в богохульстве. Я полагаю, что принятие христианством так называемой арианской ереси могло бы предотвратить многие последующие ошибки церкви, ныне ведущие к ее разрушению, но собор, участники которого не были достаточно образованными, чтобы вникнуть в теологические детали и понять все тонкости рассматриваемой проблемы, осудил Ария и определил основные доктрины церкви и символ веры.

Знаменательно, что судьями Ария стали церковники, многие из которых только-только вернулись после каторги и на своих телах имели следы пыток за прохристианские взгляды — некоторые из них вскоре были объявлены святыми[195]. Именно собор, осудивший арианство, утвердил христианский символ веры — постулат о единосущии Сына Отцу и Его предвечном рождении. Главное в этом определении — предложенное императором Константином слово «единосущный» (омоусиос), подчеркивающее единоприродность небесного Отца и земного Сына[196]. По моему глубокому убеждению, именно это представление было неправильным ответом на стоящий тогда перед церковью исторический вызов. Здесь важно подчеркнуть, что идея исходила даже не из лона церкви, а от языческого императора, решившего узаконить христианство.

Приведу окончательный символ веры (орос), принятый I Вселенским собором:

Веруем во Единого Бога, Отца, Вседержителя, Творца всего видимого и невидимого. И во Единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, рожденного от Отца, Единородного, то есть из сущности Отца, Бога от Бога, Света от Света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, несотворенного, единосущного Отцу, через Которого все произошло как на небе, так и на земле. Нас ради человеков и нашего ради спасения сошедшего и воплотившегося, вочеловечившегося, страдавшего и воскресшего в третий день, восшедшего на небеса и грядущего судить живых и мертвых.

Далее следовала анафема, удивительным образом примыкающая к оросу — главному символу веры:

А говорящих, что было время, когда не было Сына, или что Он не был прежде рождения и произошел из несущего, или утверждающих, что Сын Божий из иной ипостаси или сущности, или создан, или изменяем — таковых анафемствует кафолическая церковь[197].

Символично, что самое фундаментальное решение в истории христианской церкви было поддержано церковниками без достаточного внутреннего понимания и убеждения. Клир и даже открытые противники пресловутого «единосущия» просто смирились пред волей Константина — диктат императора-язычника возобладал над убеждениями «еретиков». Затем подобное многократно повторялось в долгой истории Византии, а затем и ее «правопреемницы» России… Кстати, немногих несогласных после собора отправили в ссылку…