Закат на Босфоре

— Итак, я повернулась и пошла обратно. Но заметила, еще не подойдя к лавке, что туда проскользнула мужская фигура.

— Так-так. — Глаза у Горецкого заблестели.

— Это был мужчина, худощавый, мне показалось по походке, что он достаточно молод.

— Как он был одет?

— Что-то полувоенное… — неуверенно ответила Нинетт, — лица я не разглядела. Но когда я подошла к лавке, оказалось, что дверь заперта изнутри. Я хотела постучать, но когда прислушалась, то уловила странный разговор. Они говорили по-русски.

— Вы уверены? Вы понимаете по-русски? — подскочил полковник на месте.

— Я не понимаю по-русски, но догадалась. — Она пожала плечами. — Что тут странного? Старик ведь был русский эмигрант, он очень плохо объяснялся на других языках.

— Значит, вы не поняли, о чем шел разговор? — разочарованно спросил Горецкий.

— Нет, но определила на слух кое-что. Мужской голос угрожал и что-то спрашивал. А старик отвечал блеющим фальцетом и безумно боялся, просто всхлипывал от страха.

— Долго продолжался разговор?

— Я не знаю. Я почувствовала опасность и решила уйти, тем более что перчатка нашлась в ридикюле. — Нинетт твердо посмотрела на Горецкого.

— Мадам, вы поступили очень разумно: если бы вас видел тот человек, он бы мог причинить вам вред.

— Я это поняла и побежала оттуда, как могла быстро. А после, когда через несколько дней я прочла в газетах про убийство, то испугалась и все ждала, что полиция меня найдет.

— Не беспокойтесь, мадам, я не причиню вам неприятностей, — с чувством ответил полковник Горецкий и откланялся.

Француженка посмотрела ему вслед с легким беспокойством, потом встрепенулась, отогнала неприятные мысли и направилась в свой театр варьете, где танцевала в кордебалете и даже исполняла одну песенку — всего три куплета, но господин директор обещал это исправить, если она будет умницей.

Глава шестнадцатая

«Итак, убийца русский, — думал полковник Горецкий, — это не новость, начальник полиции и раньше был убежден, что убийца русский, оттого что он убивает только русских. Если верить этой очаровательной француженке, а у меня нет оснований ей не верить, то убийца перед тем как зарезать старого ростовщика, учинил ему форменный допрос. Принимая во внимание, что остальных он убивал быстро и незаметно, возникает вопрос: что он хотел узнать от Фомы Сушкина?»

Все, кто мог знать ответ на этот вопрос, мертвы. Но возможно, не все? И полковник Горецкий сделал последнее, что ему оставалось: он решил отыскать кого-то из пассажиров, что плыли на том же пароходе, что и Фома Сушкин и Мария Костромина, — возможно, эти же люди жили в гостинице «Пале-Рояль», а в том, что разгадка дела связана с гостиницей, полковник почти не сомневался.

Однако легко сказать, но трудно выполнить. Если власти вели строгий учет прибывающих эмигрантов, то есть по прибытии каждого парохода его пассажиры тщательно регистрировались, осматривались врачом и проходили санитарную обработку, то потом, когда беженцы попадали в Константинополь, их судьба никого более не интересовала. Люди устраивались как могли — те, кому удалось сохранить достаточно средств, снимали приличные квартиры и ждали, когда им разрешат двинуться дальше — в Париж или в Берлин (англичане русских эмигрантов не принимали). Те же, у кого не было денег, быстро проедали последнее и обивали пороги разных государственных учреждений — жалкие, нищенски одетые, многие с голодными запаршивленными детьми… Где они ночевали — никто не знал, и найти такого человека в огромном городе было практически невозможно.

Из нескольких фамилий, что выписал себе в книжечку полковник Горецкий на острове Халки, удалось отыскать только адрес вдовы действительного статского советника Ильинского, которая жила в небольшой, но находящейся в приличном доме квартире недалеко от дома самого Горецкого.

Дверь открыла самая настоящая русская горничная.

— Как доложить?

— Скажи, милая, что полковник Горецкий желает видеть по важному делу.

На горничную произвели хорошее впечатление отлично сшитый френч, запах дорогого табака и одеколона, поэтому она быстро вернулась и пригласила войти.

Посредине комнаты в большом кожаном кресле восседала крепкая с виду старуха. Полковник мигом отметил и платье из дорогой материи, и жемчужное ожерелье на шее, и множество колец на скрюченных артритом пальцах. Очевидно, вдова действительного статского советника сумела протащить через красных и махновцев кое-что ценное. Молодой мужчина, в котором Горецкий без труда узнал бывшего офицера, припадая на одну ногу, сделал несколько шагов по направлению к полковнику.

— Штабс-капитан Георгий Ильинский. Это моя тетка — Аглая Александровна Ильинская. Чем могу служить?

— Я, собственно, вот по какому делу, — начал Горецкий. — Вы ведь прибыли в Константинополь из Ялты?

— Ну да, жена заболела, и мы едва успели на последний пароход.