Закат на Босфоре

— Как раз хотели! — весело поправил Горецкий. — Но не обидели, потому что восхищаюсь я Лидией Антоновной вовсе даже не по каким-либо личным мотивам. Внешне она… достаточно некрасива. Да, худая, бледная от недоедания, правда, относительно ее возраста я мог бы с вами поспорить. Вам сколько лет?

— Двадцать восемь, — угрюмо сообщил Борис.

— Ну, понятно! — обрадовался Аркадий Петрович. — Все, кто старше сорока, кажутся вам безнадежными стариками, а после пятидесяти, по вашим представлениям, жизнь вообще кончена. Позже вы поймете, что были не правы. Но я веду сейчас речь не об этом. В этой женщине, такой обычной на вид, есть одно качество, которое уже давно очень интересует меня.

— Что же это за качество? — Против воли Борис заинтересовался разговором.

— Право, я затрудняюсь подобрать ему подходящее название. Скажем так: это способность к выживанию, некий внутренний стержень, который проявляется только в экстремальных ситуациях, и есть он далеко не у всех. Скорее, это большая редкость. Возьмите Лидию Антоновну. Не очень молодая и не очень здоровая женщина оказывается в Константинополе совершенно одна, без средств к существованию. Она потеряла всех родных и все деньги.

— Как и многие другие, — вставил Борис.

— Казалось бы, ей не для чего больше жить. Но почему-то она на последние деньги публикует объявления в газете о том, что дает уроки музыки. Кому нужна сейчас в Константинополе русская преподавательница музыки? Но тем не менее она находит один-два урока. И не ленится обходить пешком все мелкие ресторанчики и варьете, а также кинотеатры в поисках работы. Она никогда ни у кого не просила денег и даже призналась мне, что никогда — ни разу — не ела в этой ужасной бесплатной столовой для беженцев на площади Таксим!

— Не понимаю, чем вы восхищаетесь, — упорствовал Борис, — приводите в пример какие-то мелочи… При чем же тут жизненный стержень?

— Жизнь, мой дорогой, и состоит из мелочей, как ни грустно это признавать. Помните нашего общего знакомца капитана Колзакова, с которым мы встретились в Крыму на Арабатской стрелке [6]?

— Помню, конечно, — оживился Борис. — Занятный был человек капитан Колзаков.

— Помните его рассказ, как он был в плену у австрийцев в шестнадцатом году? Там были все офицеры. Меня всегда интересовал вопрос: почему один опускается, падает духом и кончает жизнь самоубийством, а другой сохраняет присутствие духа в любой ситуации? Храбрый офицер, отчаянный рубака совершенно опускается в плену, а тихий, незаметный человек стойко переносит голод и унижения. Так вот о мелочах: по наблюдениям капитана Колзакова, внутренний надлом у человека наступал там, в лагере, когда он переставал мыться и бриться. Казалось бы, такая мелочь — бритье, а вот поди ж ты…

— Думаю, что Колзаков там, в австрийском плену, просто сумел приспособиться, повезло ему, вот и выжил.

— М-да, насчет везения… — задумчиво проговорил Горецкий. — Что касается везения, то тут вы, Борис Андреевич, вне конкуренции.

— Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! — подскочил Борис.

— Не беспокойтесь, голубчик! — Аркадий Петрович ласково поблескивал стеклышками пенсне. — Вашему ангелу-хранителю не надоест вас оберегать, потому что вы все время ему помогаете. Не ждете, так сказать, милости свыше.

— Откуда вы знаете? — насупился Борис.

— Алымов рассказывал вашей сестре, каким образом вы спаслись от красных, когда они пытались вас утопить в Новороссийской бухте.

— Влюбленный дурак! — Борис стукнул кулаком по столу. — Кто же такое рассказывает женщине?

— Думаю, что вы зря опасаетесь. Варваре Андреевне мужества и стойкости не занимать. Так вот, Борис Андреевич, я знаю, что это именно вы уговорили Алымова не ждать покорно смерти, а пытаться выплыть, и вам удалось это сделать.

— Бог помог! — совершенно искренне заметил Борис. — Но я не люблю вспоминать, а тем более рассказывать об этом.

— Понимаю, — согласился Горецкий. — Что ж, Борис Андреевич, позвольте подвести некоторые итоги. Дела наши в Константинополе закончены. Мистер Солсбери выехал в Лондон и дал понять, что некоторое время он в услугах моих не будет нуждаться. И вот… — Горецкий выложил на стол пухлую пачку денег. — Услуги, оказанные Британской короне, очень хорошо оплачиваются.

— Ну и ну! — Борис покачал головой, глядя на деньги. — Да я вроде бы ничего особенного не делал. Ходил по ресторанам, гулял…

— Вы рисковали жизнью, — прервал его Горецкий, — и теперь на эти деньги вы сможете отправить сестру с ее женихом в Берлин.

— Да, там Петру сделают отличный протез, — согласился Борис.

— Далее, — продолжал Горецкий, — хоть я и успешно справился с расследованием целой цепочки убийств, ждать благодарности от турецкой полиции было бы слишком самонадеянно. Но зато они помогли без проволочек решить вопрос моего отъезда из Константинополя.

— Куда вы едете? — встрепенулся Борис.

— Мы с Саенко едем в Париж и приглашаем вас с собой. С оккупационными властями я все улажу.

— Что будем делать в Париже?