Закат семьи Брабанов

Сон занимал важное место в их любви. Если они что и предпочитали делать вместе, так это спать. Они готовились ко сну с такой же тщательностью, как другие готовятся к балу в посольстве США. Синеситта принимала ванну, чистила уши, мыла и сушила волосы. Она никогда не ложилась в постель с длинными или грязными ногтями. Что касается Коллена, то он был одержим пижамами, меняя их почти каждый вечер. Он больше беспокоился об одежде, в которой спал ночью, чем о той, в которой ходил днем. Моя сестра спала голой. Обычно они входили в комнату одновременно, церемониальным шагом, как входят в театр или в ризницу. Оказавшись рядом в кровати, они испытывали такое упоение, что сразу погружались в глубокий сон. Каждый был снотворным для другого, словно они купили друг друга в аптеке. Иногда Синеситта оставляла руку Стюарта в своей. Или же они прижимались друг к другу в так называемом положении «ложечки». Но большую часть времени они не прикасались друг к другу. Каждое утро моя сестра просыпалась розовощекой, с яркими губами и отдохнувшими глазами. Но час за часом, по мере того как Стюарт донимал ее своим плохим настроением, от ее великолепного вида не оставалось и следа. В течение дня он методично разрушал все то хорошее, что дал ей ночью. А может, он просто злился на то, что его разбудили?

В конце апреля Коллен рассказал мне, — от нечего делать, из-за садизма, презрения или скуки, или всех четырех причин вместе взятых, — как и почему он убил свою жену и детей, объяснив, что те два года, которые длился его брак, ему приходилось слишком сильно стискивать зубы. «Когда у мужа начинают болеть челюсти, — сказал он, — его супруге стоит начать беспокоится за свой брак или за собственную жизнь».

Каждое второе воскресенье Коллены ездили к мадам Пьерро, матери Ноэми. Это была бывшая телережиссер, уволенная с государственного телевидения после забастовки 1968 года и снова устроившаяся на работу на частное телевидение в 1970-м. Через два года, раньше положенного времени, она вышла на пенсию и уехала в Бутини-сюр-Оптон, ту же деревушку, где у Вуаэль была своя хижина. Мадам Пьерро владела там домом, который переписал на ее имя муж и который, говорила она, перейдет после ее смерти к Ноэми и Стюарту и их двум дочерям. Она занималась огородом и прямо на машинке сочиняла сказки для детей. Позднее она приобрела всемирную известность под псевдонимом Жоэль Ноблькёр (или — кур, Стюарт точно не помнил) за свою серию (двенадцать книг, изданных в «Ашетт» в 1973–1988 гг. В этот, последний год она попыталась отравиться газом) «Завиток и Хлястик», где рассказывалось о приключении таксы и панды, путешествующих по всему свету. Несколько книг были переведены за границей, а точнее, в социалистических странах: Польше и Чехословакии. Месье Пьерро — молчаливый мужчина, мастер на все руки, в прошлом высокий функционер — тоже находился на пенсии. Драма произошла в тот день, когда родители Ноэми показали ей и Коллену, которых сфотографировали несколько недель назад вместе с малышками, полученные снимки. Стюарт обнаружил, что с тех пор, как он расстался с холостяцкой жизнью и преступным миром, его подбородок почти удвоился. Кроме того, он потерял почти половину волос. Кстати, в течение двадцати лет, проведенных в тюрьме, он безуспешно пытался раздобыть в тюремной лавке средство от облысения. На снимке Ноэми стояла позади него с хмурым и властным взглядом. И этот взгляд его разъярил. Малышки с манящими улыбками и голыми коленками, сидевшие в траве и словно предлагавшие себя, показались ему расчетливыми и презренными танцовщицами, которые снимают клиентов в баре, а в будущем крепко вцепятся в папин кошелек. Он встал.

— Куда ты? — спросила Ноэми.

— Немного пройтись.

— Я пойду с тобой.

— Нет.

— Почему?

— Я хочу подумать.

Он ушел. Земля в то время стоила дешево, и Пьерро смогли купить большой сад, в глубине которого и укрылся Коллен, не без труда стараясь унять дрожь, вызванную злостью и отвращением. У него случались приступы ненависти, как у других — приступы печени, астмы или почечные колики. Ноэми совершила две ошибки: нашла его, чтобы потребовать объяснений; и стала угрожать, получив несколько пощечин вместо объяснений. Стюарту не давал покоя его удрученный, потерянный и угрюмый вид на фотографиях, снятых Пьерро. И в этом он винил Ноэми — как позднее будет винить мою сестру в своих страхах и других психологических и даже психомоторных расстройствах. Правда, нам, Брабанам, хватило ума не фотографировать его. Единственный снимок, который у нас сохранился и который постигла очень странная участь — это тот, что сделал шофер в Брикстоне, и где Коллен запечатлен за столом в кафе в компании Кармен Эрлебом. Стюарту ни за что на свете нельзя было показывать, каким он был на самом деле. Он, как и многие убийцы, приходил в ужас, видя свое изображение. Кстати, я никогда бы не стала писать эту автобиографию, если бы Стюарт был еще жив. Я слишком боялась его мести.

— Я все расскажу папе, — пригрозила Ноэми.