Закат цвета фламинго

– Развяжи руки, воевода. Харатай говорить будет. Харатай долго в Томске жил, по-русски говорить умеет.

– Смотри-ка, – удивился Васька, – а при мне аки немоть мычал.

– Послал меня Эрдэни Дзорикту-контайша Цэван Равдан, сын Сэнгэ, великий правитель Ойратского улуса, – без запинки перечислил титулы хана кыргыз, потирая запястья, после того как воевода распорядился освободить его от веревок. – Велел грамоту передать, а на словах грозился, что острог сожжет и всех, кто в нем сейчас, перебьет, чтоб не осталось ни капли русского семени на его землях.

– Ишь, какой прыткий! – Лицо воеводы пошло красными пятнами. – С каких это пор Равдан здешние земли калмацкими объявил?

– То мне неведомо, – скривился Харатай. – Острог поставлен на кыргызских землях. Ойраты сюда за албаном ходили, пока русские не пришли.

– Истину глаголешь, – усмехнулся воевода. – Русские пришли, значит, ойратам дорога в Сибирь навечно заказана. А те кыргызские князцы, что Равдану шертовали, суть изменники и воры. И будет им кара жестокая за подлость и предательство. – И протянул руку: – А ну, покажь грамоту! Посмотрим, чем еще контайша грозится?

Через час толмач с большим трудом и старанием перевел писанную по-монгольски грамоту. Равдан требовал выдачи всех кыргызов, находившихся в руках русских, и освобождения аманатов, в первую очередь Тайнаха, а еще указывал воеводе на разбой и набеги его казаков на калмацкие ясачные земли. Особенно язвительно контайша отозвался о подданстве кыргызов и калмаков:

– Когда царь царю бывает в подданстве? Когда царь царя возьмет войной, тогда-де бывает в подданстве, и тем белый царь нас бранит, что велит нам идти в подданство. Какая здесь земля вашего государя? Земля-де из веку наша. А ты, воевода, грязная собака, пришел на мою кыргызскую землю и моих ясачных людей разгоняешь и разоряешь… Я, контайша Равдан, пришел собою на свои земли и сойду собой… – читал, запинаясь от страха, толмач. – Сойди с моей земли! Так из избы выживают собаку, вон иди! Вон!

Воевода выслушал угрозы на удивление спокойно. Но по прочтении грамоты вырвал ее из рук толмача, порвал в клочья и бросил под ноги Харатаю.

– Передай Равдану словесно, ибо грешно тратить бумагу на сураз [44] – процедил он сквозь зубы. – Пусть-де с государевой кыргызской земли ноне сойдет и впредь на государеву землю николи же не приходит, тем на себя государева гнева не навлекает. Кыргызы, тубинцы, качинцы и керетцы учинились государей наших в вечном холопстве, а что за обеты они давали дядьке твоему Галдану, государев воевода за то не отвечает. А коли войной на острог пойдешь, то без головы останешься. Мы на бой готовы. У тебя воины, но и мы не женки. Воевать горазды, и страху перед ратью твоей не ведаем!

Харатая взашей вытолкали за острожные ворота, а воевода снова созвал военный совет. По всему выходило, контайша со своим войском на подходе. И правда, под утро прискакали дозорные: сторожа заметили конные разъезды калмаков на ближних подступах. Вспыхнули сигнальные огни на сопках, загудели церковные колокола, проиграли тревогу на медных рожках рожечники. И побежал к стенам служивый люд, на ходу поправляя куяки, байданы и прочие доспехи, натягивая шлемы и шапки. Крики, топот, лязг, чьи-то отчаянные вопли и злая ругань перекрыли все звуки вокруг, кроме боя колоколов.

Мирон вбежал по лесенке на обходную галерею крепостной стены в числе первых. Захар с двумя пистолетами за кушаком и самопалом в руках сопел следом. Здесь и ниже, у бойниц и стрельниц, выстраивались на своих местах по росписи стрелки. Нетерпеливые пристраивали пищали и мушкеты в стрельницах, присматривались, проверяли пороховые заряды, пыжи и пули. Здесь же расположились со своим оружием лучники и самострельщики. Им придется стрелять поверх частокола. Как приближение грозы, в воздухе чувствовалась близость боя. Все с тревогой вслушивались в гул ветра, вглядывались в серую дымку, затянувшую дальние увалы.

Судя по едкой, раздиравшей нос и горло вони, то был не туман. Или степь горела, или занялось Кокшеново – деревушка в трех верстах ниже по реке от Краснокаменска. Мирон бросил взгляд вниз. Там, на валах под частоколами толпились пешие ратники-ополченцы. Мирон разглядел знакомые лица. Вон Никишка в лазоревом кафтане поверх кольчуги. Он весело скалил зубы, поигрывая саблей; Степка-кузнец вооружился топором и пикой; даже Фролка, то ли поп, то ли монах с всклоченной бородой крутился среди ополченцев, осеняя их большим деревянным крестом – главным своим оружием, а за спиной у него, на всякий случай, кыргызский меч о двух лезвиях.