Закаты

— Во-во, и я от дыма плачу, — сказал отец Николай, заметив, как он утирает глаза. — Кто напустил?! Эй, звонарь! — окликнул он Полупятова, уже направляющегося с колоколом в руках на колокольню. — Ты что, сырых дров в печку заправил?

— Не-е-ет, — заморгал Полупятов, боясь, что ему запретят сегодня быть звонарём.

— Ну как же нет?! Дыму-то сколько в храме!

— Отец Николай, это не он, — вдруг вступилась за Полупятова одна из старушек, Прасковья. — Это матушка зачем-то приволокла охапку сырых поленьев и сама в печь всупонила.

— Матушка! — Отец Николай оглянулся в поисках своей супруги. — Наталья Константиновна! Ты что же это, свет мой ясный?

— Прости, отец Николай, бес попутал, — взмолилась матушка. — Сейчас унесу.

— Ладно уж, Вячеслав отнесёт. А ты, Алексей, можешь идти на колокольню. Да смотри, звони размеренно, но не медленно. Вот так: бом-раз-два, бом-раз-два, бом-раз-два! Понял?

— Сделаем! — обрадованно поспешил выполнять своё ценное поручение Полупятов.

Вячеслав отправился утаскивать сырые дрова, хотя бес, попутавший матушку, уже сделал своё дело — едкий голубой дым, слоями распространившись по храму, долго ещё будет щипать глаза, вдобавок если ещё и трогательные мысли в голове щекочут.

Храм заполнялся народом, прошёл слух, что целый автобус из окрестных сел и деревень привезли. Особенное оживление вызвал приезд местночтимой знаменитости — Анны Афанасьевны, восьмидесятилетней старушки, которая в молодости пела в этом храме, помнила отца Александра и матушку Алевтину и славилась на всю округу своим дивным голосом. Она с достоинством заняла своё место на «крылосе» и принялась умело разбирать разложенные на поставце книги для пения. Чижов, матушка Наталья Константиновна, Прасковья и Мария пристроились к ней, ожидая особенных указаний. Потом появился из алтаря отец Николай и стал распределять, кому что нести. Чижову досталась хоругвь, матушке — икона Воскресения, Анне Афанасьевне дали фонарь, Вячеславу — большую свечу, Ладе — свечу поменьше.

— А где же Бедокуров? — спросил батюшка. — А, вот вы. Возьмите вторую хоругвь, она очень тяжёлая, а вы — здоровяк.

Чижова резануло, что батюшка подчеркнул крепость белокуровского телосложения в противовес не очень крепкому телосложению Чижова, но и порадовало то, как отец Николай ошибся в произнесении фамилии главного редактора «Бестии». Точно, что он Бедокуров! Даже этот едкий дым стал казаться набедокуренным Белокуровым, а не матушкой.

Выстроились, отец Николай снова поспешил в алтарь. Стали ждать колокольного звона. Наступила торжественная тишина. И вот — бом, бом, бом — зазвенел Полупятов. Распахнулись Царские Врата, из алтаря вышел дорогой батюшка с крестом и фимиамом, громко запел:

— Воскресение Твоё, Христе Спасе, Ангели поют на небесах, и нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити!

Крестный ход тронулся за Анной Афанасьевной, несущей фонарь с горящей внутри него свечою, за ней — матушка с иконой, Чижов и Белокуров с хоругвями, отец Николай, за ними — все остальные. Выходя из храма с пением тропаря, Чижов глянул на второго хоругвеносца, и Белокуров тоже посмотрел на него. И невольно оба улыбнулись друг другу. Потом шли вокруг храма, продолжая петь взволнованными голосами, и Чижов уже мысленно молился обо всём хорошем, что было задумано, — о том, чтобы отец Николай и матушка Наталья оказались венчанными, чтобы поединок с Белокуровым прошёл бескровно, чтобы в следующее воскресенье отец Николай повенчал Чижова и рабу Божью Елизавету...

Обойдя вокруг церкви, остановились у затворенных врат, словно в преддверии Гроба Господня. Ветер с реки раскачивал хоругви, трепал пламя свечей. Отец Николай встал спиной к вратам храма, помолчал немного и радостно запел:

— Христос воскресе из мёртвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав!

И все подхватили эту песнь, возвещающую о том, что воскрес Спаситель наш, Он снова с нами — встречайте! встречайте Его!

Чижов и Белокуров снова переглянулись и снова улыбнулись друг другу. На жену-изменщицу у Василия Васильевича пока ещё не хватало силы и радости смотреть.