Закаты

— Дионисий... Он говорил, что не Дионисий, а из круга Дионисия. Вот теперь я вспомнил. Какой-то ученик Дионисия, Никифор Конец. Вот кто автор иконы. А вы спрашиваете чёрного Дионисия, мне и непонятно. Зря только башки нам расшибли с Васей.

— Считайте, что за веру пострадали, — сказал Ельцин.

— Можно сказать, в борьбе с иконоборцами, — засмеялся отец Николай, будто негодяи вдруг по волшебной палочке превратились в добрых прихожан.

— Молодец, попяра, бодрости духа не теряешь, — похвалил Ельцин. — Может, когда и приду к тебе каяться. Нравишься.

— Вот он, ваш псевдо-Дионисий, — с удовлетворением обнаружил икону отец Николай, вытащил её из шкафа, распеленал — она была завёрнута в полотенце.

Ещё раз сморгнув слёзы, которые всё ещё текли, Чижов увидел в руках батюшки небольшую и действительно чёрную икону.

— Что это «псевдо»? Ненастоящая, что ли? — грозно прогудел из-под своей резиновой личины Клинтон.

— Опять же поясняю, что это не сам Дионисий писал, а один из его многочисленных учеников, — терпеливо отвечал отец Николай. Видите, какое особенное письмо. Сразу видно — не Дионисий. Берите, коли пришли за ней. Видать, ценная. А так-то я стремлюсь у себя ценных икон не держать, чтобы не вводить в соблазн слабых мира сего, таких, как вы.

— Кончай агитацию, опиум, — усмехнулся из-под своей маски Ельцин. Он взял из рук священника икону, разглядел её как следует и засунул во внутренний карман куртки. — Ну всё, теперь спасибочки. Давай, друг Билл, вяжи попа. К стулу его. Руки к подлокотникам, ноги — к ножкам. К вам ещё кто-нибудь должен приехать?

— Завтра должны, — наконец-то подала голос Наталья Константиновна. — Что ж вы, так нас и оставите связанными?

— Так и оставим, — отвечал Ельцин. — Раз завтра кто-то приедет, спасут вас. Удобно, святой отец?

— Удобно, сынок, не волнуйся, иди с Богом, — отвечал отец Николай.

— Погоди, надо ещё твою бабу и сына к кроватям привязать, а не то они так, спутанные, выбраться могут.

Клинтон привязал к кроватям сначала Чижова, потом Наталью Константиновну.

— А если мне с сердцем плохо станет или отцу Николаю? — спросила простодушная матушка.

— Ну, тогда исповедуйтесь друг другу и — в рай, — засмеялся Ельцин. — Нам же надо подальше отъехать отсюда, а то ж вы сейчас своего молодого в ближайший пункт, где есть телефон, отправите.

— Логично, — сказал Василий Васильевич. Глядя на спокойствие отца Николая, он тоже стал чувствовать, что ничего на свете не боится. Никаких издевательств, зверств, пыток.

— Какие-нибудь ещё пожелания есть? — спросил Ельцин.

— Воды дайте напиться, а то ж до утра теперь не пить, — сказал отец Николай.

— Билл, дай им попить, — повелел Ельцин. Давно уж было ясно, что он в этой банде из двух человек главный, а не так, как у настоящих Клинтона и Ельцина.

Резиновый президент Америки обошёл всех троих с матушкиной огромной чашкой, напоил.

— Вот ещё, — сказал отец Николай, напившись. — Скучно нам будет. Не в службу, а в дружбу, включите магнитофон. Вон он там, на подоконнике.

— Магнитофон! — фыркнул Клинтон. — Магнитофон мы и сами прихватить с собой можем.

Чижов давно заметил, что он шарит взглядом по избе, явно не желая ограничиваться одним лишь так называемым «Чёрным Дионисием».

— Я те прихвачу, американская морда! — осадил его наш всенародный.

— Да ладно тебе! — возмутился неудовлетворённый Билл. — Тут ещё столько барахла натырить можно. Что мы, одну только эту копчёную деревяшку?

— Дурень ты, Билл! Одна эта копчёная деревяшка стоит в сто раз дороже, чем мы с тобой оба вместе взятые. Иди включи людям магнитофон. Там с реверсом, батя?

— С реверсом, с реверсом, не беспокойтесь, всю ночь играть будет, только не громко сделайте, — сказал отец Николай.

Клинтон включил магнитофон, из которого тихо потекла музыка «Мечты» из «Детского альбома» Шумана.

— Похоронное что-то, — сказал Клинтон.

— Шуман, — сказал более развитой Ельцин. — Не знал, что попы классической музыкой увлекаются. А джаз есть?

— Нету, — ответил отец Николай. — Идите с Богом, кудеяры, а не то кто-нибудь ещё заявится. Зачем вам и нам лишние переживания? Свет только включите маленький, а большой выключите.

Ельцин сам исполнил просьбу, погасил люстру, зажёг настольную лампу. Ещё свеча на столе горела в маленьком подсвечнике.

— А мне валидолу под язык подложите, если можно, — попросила Наталья Константиновна. Они и это выполнили. Наконец собрались уходить.

— Там подсвечники ещё золотые есть, — прогудел Клинтон.

— Да не золотые они, родимец! — воскликнул батюшка.

— Понял? — цокнул языком Ельцин. — Пошли, Билли.

— И последнее, — окликнул их отец Николай.

— Чего ещё? — спросил недовольный Клинтон.

— Как молиться-то за вас? Имена назовите свои, — попросил священник, и у Чижова мурашки по спине пробежали.

— Его — Билл, меня — Боря, — гоготнул Ельцин.

— А под масками? — серьёзно спросил отец Николай.

— Апостол Пётр и апостол Павел, — поставил окончательную точку в душеспасительной беседе Ельцин. Но когда он решительно шагнул к двери, Клинтон вдруг наклонился к батюшке и тихо промычал: