Закаты

— Опомнись, покайся, нечестивый изверг Максенций! Доколе будешь улещать невинные души своею поганой ересью? Окстись, нечестивый лжеучитель! Дождёшься такого затмения солнца, что сера с небес просыплется и огонь, аки на Содом и Гоморру. Вот оно, смердящее изгноение твоей лжеверы! — Бывший жаворонок указал рукой в сторону основания замка, затопленного извержениями ублиетки. — А коли не прекратишь бесстыдных своих радений, то и вся местность разверзнется, ад и сера поглотят тебя и твоих присных!

— Слава! — позвали бывшего жаворонка приближающиеся к месту обличения скорняки Андрей и Гена. Тотчас Владимир Георгиевич вспомнил, что и этот Слава тоже работал у них в княжестве, плитку клал, цементировал, только рано вставать ему тяжело было.

— Погодите вы! — огрызнулся на скорняков обличитель ревякинской ереси. — Опомнись, говорю тебе, Максенций! — вновь обратился он к отцу-основателю, который никак не мог смекнуть, почему он именует его этим странным именем. — Покайся, лжемессия, покайся!..

— Слав! — с надрывом воскликнул скорняк Андрей, подойдя и схватив обличителя за локоть. — Ну ты что! Кто тебя просит? Уходил же, так уходи! Отец-основатель, простите его! Он у нас ночевал сегодня, и сейчас уходит.

— Пусти меня! — вырвался бывший жаворонок. — Изыди, сатана!

Тут он размашисто осенил отца основателя крестным знамением, потом громко плюнул Владимиру Георгиевичу под ноги и зашагал прочь.

— Простите, отец-основатель, — сказал Андрей и вдвоём с Геной направился в другую сторону.

На душе у Ревякина было погано. Надо же — ещё и при этих нежданных гостях!

— Не обращайте внимания, — пробормотал он. — Это такой гусьлапчик, что не приведи Бог.

— А почему он вас называл Максенцием? — спросил специалист по раскопкам.

— А пёс его знает! — пожал плечами Владимир Георгиевич.

— Вероятно, был такой ересиарх, хотя я впервые слышу это имя, — поразмыслил редактор газеты.

— Он когда-то слыл у нас хорошим работником, — сказал Ревякин, оправдываясь. — Но, как сейчас говорят, он по жизни с прибабахом. В своё время пил беспродеру, потом ему стали черти мерещиться, он от них побежал да попал прямо в лапы Аум Синрикё.

— Ничего себе! — подивился редактор. — Интересно было бы с ним побеседовать.

— Ничего интересного, уверяю вас, — возразил отец-основатель. — Дурак несусветный. Потом трагедия в токийском метро, он струхнул да, должно быть, прибегнул к органам и всех асахаров своих предал. А куда-то дальше надо? Год болтался ещё в какой-то секте, покуда не пришёл к нам, в жаворонки. Небось ещё сведения в ФСБ поставлял. Потом и у нас ему надоело, ушёл и теперь, видимо, предался самому осатанелому православию.

— Осатанелому? Хм! — хмыкнул редактор.

— Ну, озверелому, — поправился Ревякин, и тоже неловко.

— Извините, отец-основатель, — сказал специалист по раскопкам. — Нельзя ли нам теперь пойти поспать? Валимся с ног, ночь не спали. В глазах всё плывёт.

— Я тоже в таком состоянии, — признался Ревякин и повёл гостей во дворец. — Поспим часиков пять, а потом я вам всё-всё покажу. Уверяю, вам не захочется покидать княжество. У нас так хорошо, как нигде в России!

Он натужно улыбнулся, стараясь привлечь гостей на свою сторону. Но тут душа его застонала, поскольку к ним приближались Катя и Марина. Княгиня тотчас взяла под руку ревякинского двойника и, что-то быстро шепча ему, отвела в сторону, повела вперёд быстрее, а Марина прильнула к Ревякину:

— Воло-о-одечка!

— Что? — сурово спросил Ревякин и остановился.

Специалист по раскопкам растерянно оглянулся и пошёл следом за княгиней и уводимым ею редактором, не догоняя их.

— Прости меня, Володенька! — хлопала своими красивыми, но теперь глупыми глазами Марина. — Я больше так никогда не буду. Я осознаю свою обшибку. Ну хочешь, устрой мне предсвадебную порку.

Она кокетничала, нарочно произнесла «обшибку», уверенная, что он смягчится и простит. Но она была ему сейчас противна, и он зло оборвал её:

— Предсвадебную? Ни предсвадебной, ни послесвадебной порки не будет. Как и самой свадьбы. Я окончательно передумал жениться. Отец-основатель должен быть холост. Таково моё постановление.

Кокетство вмиг слетело с лица Марины, оно стало бледным и оскорблённым.

— Вот как? — промолвила бывшая невеста. — Из-за невинной шутки?

— Ничего себе невинная! — вспыхнул Владимир Георгиевич.

— Глупая, я согласна, но невинная, — сказала Марина. — Значит, ты просто не любил меня никогда, вот что.