Закаты

— Всё уже изложено. Вот текст нашего обращения, — сказал сотрудник Столярова и выложил перед Ревякиным стопочку исписанных от руки страниц. Могли бы и отдать на компьютер, тоже мне, эритакусы в тапочках!

— Хорошо, я ознакомлюсь. Это всё?

— Всё, не смеем вас больше задерживать накануне такого важного события, — сказал Столяров, с улыбкой поднимаясь со стула.

— Какого события? — вздрогнул отец-основатель. — Вы имеете в виду свадьбу? Она отменена.

Глава шестнадцатая ЁЛТЬ

—Бить будете?

—Нет.

—А что?

—Вести разъяснительную работу.

Проснувшись в это утро, Василий Васильевич Чижов первым делом поморщился, обоняя бражный настой запахов, оставшийся от Полупятова, а затем улыбнулся, вспоминая, сколько великих и необыкновенных событий произошло вчера, в Страстную Пятницу. Пеший ход от дома до вокзала, езда к отцу Николаю, встреча с гигантским левриком, поездка верхом на убийце президента Кеннеди, вынос плащаницы, вечерние беседы с батюшкой, грабительский налёт Ельцина и Клинтона, пожар, потушенный Полупятовым, ночное стояние на коленях перед храмом... Последнее вспоминалось с особеннейшим теплом. Больше часу выстояли они, шепча молитвы и кланяясь церковным дверям. Потом отец Николай открыл храм, зажёг там одну свечу перед Тихвинской, поставил раскладной аналой, на который положил Библию и крест, облачился и, накрыв голову коленопреклонённого Василия епитрахилью, отпустил ему все грехи. Такой исповеди и отпущения ещё никогда не было в жизни Чижова, да и мало какому верующему человеку доведётся когда-либо пережить подобные торжественные мгновения. Словно они, Василий и отец Николай, не подверглись нападению грабителей и не были уничтожены Ельциным и Клинтоном, а напротив того — победили супостатов, низвергли их в пучины адские, ликуя, аки победители, во имя Христово.

Посмотрев на кровать Полупятова, Чижов увидел, что там пусто. Кудеяр уже удрал куда-то, оставив после себя лишь запах. Затем вспомнилось, что уже не надо читать поутру последование к таинству Причащения — отец Николай сказал вчера на прощанье: «Завтра утром последование можешь не читать, я освобождаю тебя. Лучше поспи, голубчик, покуда я тебя не разбужу».

Солнце уже вовсю сияло в комнате батюшкиного гостевого дома, а часы показывали девять. Одевшись, умывшись и причесавшись, Чижов отправился узнать, как там сам батюшка, не приболел ли после вчерашних страданий. Но выяснилось, что отец Николай уже на ногах и отправился в храм.

— А со мной что происходит, сама не пойму, — говорила матушка Наталья Константиновна бодрым и весёлым голосом — Во всей мне какая-то силёнка появилась, будто к нам вчера не грабители, а необычайные доктора приходили. Или Ангелы. Я вот как это объясняю, Вася: Ангелы Хранители этих негодяев не с ними ушли, а при нас остались. Плюнули на них: «Раз вы, гады такие, способны старого священника ограбить, так и оставайтесь без нас». Потому-то я сегодня такая бодрая. И отец Николай бодрый. Ему один дополнительный Ангел Хранитель достался, а мне другой. Как ты думаешь, Вася, я права?

— Думаю, матушка, отец Николай не поддержал бы подобных рассуждений, — рассмеялся Чижов весело, получив новую порцию матушкиных мудрствований, которые всегда сердили отца Николая и смешили его духовного сына.

— Ну, он-то да, а ты как считаешь?

— Считаю, что Ангелы Хранители не футболисты, чтобы перебегать из одной команды в другую, где получше. Им до конца жизни своих подопечных приходится при них находиться. Хоть и горько, а надо терпеть. Думаю, даже при Чикатилло до последней минуты Ангел Хранитель находился, хоть и намучился тот Ангел, как ни один другой, видя, что вытворяет его подопечный.

— Ох, не знаю я, — покачала головой матушка. — Мне кажется, что некоторые люди от того такие, что от них Ангел Хранитель отрёкся за их злодеяния. Неужто и за Гитлером до последнего издыхания святой Адольф ходил?

— Насчёт Гитлера не скажу, — пожал плечами Василий.

Сие любопрение об Ангелах Хранителях происходило в избе, в которую вскоре вошёл Полупятов. Вид у него был скорбный и задумчивый.

— Закопал? — спросила матушка.

— Отдал последние почести, — с тяжким вздохом отвечал тот.

Услыхав такие слова, матушка села и вдруг расплакалась:

— Ой! Хорошие собачки были!

— Нам с батюшкой Остап Бендер особенно нравился, — снова вздохнул Полупятов, и видно было, что ему тоже хочется всплакнуть, а ещё больше — выпить. — Льнущий был пёс. Хитроглазый. Сколько раз провожал меня до «Девчат». Придём вместе, тут у меня своя дорога, а у него — своя, по своим любовницам вислоухим. Я их при дороге и закопал, на видном месте, чтоб, когда идёшь, вспомнить можно, что были такие Остап Бендер и Ночка. А мне бы граммульку, мама Наташа? Пока батя в храме. А? А то сердце лопается от горя. Где ещё теперь таких собачек сыщешь!

— Пойдём уж, — утёрла заплаканное лицо платочком Наталья Константиновна. — Остограммлю. Вася, ты уж нас не выдавай отцу Николаю, ладно?

— Чижик-то? — крякнул Полупятов. — Он не выдаст. Свой парень.