Закаты

Он стал рассказывать о зародившемся в княжестве сепаратизме, искоса поглядывая на свою бывшую жену и всё больше убеждаясь, к кому она так стремится. «Что за вспышка нимфомании её обуяла! — думалось Владимиру Георгиевичу с горечью. — Доигрались мы с этой адской ублиеткой!»

— Не хочется сейчас об этом, — вдруг перебила отца-основателя княгиня Жаворонкова. — Расскажите лучше что-нибудь о мире птиц, Владимир Георгиевич.

— О мире птиц? — Ревякин малость взбодрился. Если она его просит рассказать о мире птиц, стало быть, он ещё не полностью забыт ею как мужчина. — Мир птиц... — мечтательно промолвил он. — Мир птиц многолик и прекрасен. Подобно совершенным и ярким бабочкам, птицы украшают нашу жизнь, наши леса, горы, луга, сады и парки. Птицы неизменно сопровождают нас на всех дорогах жизни. Стоит лишь оглянуться, вслушаться в таинственную тишину весеннего леса, и мир необычных, часто волшебных звуков открывается перед нами. Манит, на всю жизнь увлекает нас бесконечным разнообразием сверкающих красок, движений и звуков. А как нас завораживает песня невидимого в весеннем сверкающем небе жаворонка. А в дремучем лесу очаровывает песня таинственной синехвостки. В сумраке речных зарослей до глубины души потрясает песня обыкновенного соловья. И это первое потрясение никогда не проходит бесследно. Нужно лишь, чтобы такая встреча состоялась как можно раньше. Весенняя песня птиц доступна и понятна каждому живому существу на Земле. Подобно музыке Моцарта, Чайковского, Грига. С самого своего появления человек жил в окружении птичьих песнопений. Они тревожили его, звали за собой в неведомые леса и горы, долины и степи — за линию горизонта, где тысячелетиями чудилась человеку неоткрытая страна вечной весны, счастья и обновления. Эта светящаяся радужными красками даль манила. Подобно гигантской хрустальной чаше, она до краёв была наполнена волшебными звуками крошечных и доверчивых созданий, готовых петь и всегда быть рядом. Эти крошечные существа, живущие всюду, радующиеся каждому дереву и кусту, каждому блюдечку чистой воды, каждому ручейку, живущие в великой гармонии с весенними лазурными небесами, белоснежными облаками, с полями и лесами, полными ярких цветов, сами по себе бесконечно разнообразные и прекрасные, дарят нам волшебное и неповторимое чудо — свои удивительные песни...

— Стоп! — воскликнула вдруг княгиня Жаворонкова.

Виталик мгновенно затормозил.

— Да не ты стоп, — засмеялась княгиня. — Ты езжай дальше.

Машина снова поехала.

— Отец-основатель, — повернулась Катя к своему бывшему мужу, — наизусть вступительную статью выучили?

Всё существо Ревякина залилось горячей лавой стыда. Он действительно выучил вступительную статью Геннадия Симкина из книги «Певчие птицы». Она ему очень нравилась, и он готовил её для такого случая, как сейчас. Но кто бы мог подумать и предположить, что Катя удосужится прочесть эту вступиловку!

— А я-то думаю, — говорила она, — откуда это мне знакомо? А когда ты добрался до блюдечек чистой воды, тут-то меня и осенило. Ведь я как раз недавно читала эту книгу... Забыла фамилию автора... Фимочкин? Синичкин?.. Ну не важно. Я ещё когда читала там вступительную статью, подумала о том, что ты, бывает, с такой же любовью и так же складно рассказываешь про птиц. А оно, оказывается, вот как всё просто объясняется! Володь, ты что, всегда мне тексты из чужих книг наизусть на уши вешал?

— Ты не поверишь, — промямлил Ревякин намертво пересохшим ртом, — но это со мной впервые. Статья Симкина так запала в душу, что сама собою выучилась наизусть. Это плохо?

— А я с наслаждением слушал, — заметил Виталик.

— А тебя никто не спрашивает, — огрызнулась на него Катя.

— А я и ничего, — съёжился слуга.

Долго ехали в полном молчании. Потом Виталик включил радио, по которому пели «Мне малым-мало спалось» вперемежку с пошлой американщиной. Какой-то музыкальный шутничок подкузьмил. Стало ещё противнее, и Ревякин рявкнул:

— Выключи!

Холуй выключил с большой неохотой и, словно в отместку, остановился через десять минут, чтобы целых полчаса что-то там чинить в моторе. Покуда проходила починка, Владимир Георгиевич вышел размяться и сходить по нужде. Уже стояла ночь. Ревякин вдохнул полной грудью и с наслаждением ощутил отсутствие запаха ублиетки.

— Господи, помилуй! — ни с того ни с сего вырвалось у него. Он подумал о том, что едет к православному священнику, он солнцепоклонник, можно сказать, язычник. Когда поломка была устранена, и они снова двигались, отец-основатель спросил:

— Ваше высочество, вы хоть умеете правильно креститься?

— Умею, — ответила Катя хмуро. — Справа налево. Так?

— Так.

Больше они не сказали ни слова, покуда не приехали. Луна ещё не взошла, звёзды светили сквозь кудрявчатую облачность, слабо освещая окрестности маленького села — кладбище, избы, храм, показавшийся каким-то необычайно большим и высоким. До полуночи оставалось пятнадцать минут. У входа на кладбище стоял автобус ЛАЗ обтекаемой формы, из которого ещё выходили старушки и поспешали к храму.